Новый регулятор распределения требует формального равенства членов общества перед государством и формально-равной свободы — как в выборе деятельности, так и в обмене. Борьба рынка как системы опосредованного распределения и государства как системы прямого распределения выражается в соответствующих общественных движениях, а также в идеологии. Соответствующая «свободному» рынку идеология — либерализм. Экономическим же основанием для него является развитие товарного производства, где товаром становится в том числе и рабочая сила. В премодерных обществах, основанных на натуральном хозяйстве, торговля, как известно, носила лишь вспомогательно-дополнительный характер. Сама экономическая форма обмена предполагает формальное равенство обменивающихся в каждом его акте. В актах обмена они выступают как товаровладельцы, то есть как равные в этом качестве. Их равенство в этом акте обеспечивается эквивалентностью товаров, которыми они обмениваются. Определенная меновая стоимость остается определенной меновой стоимостью, в чьих бы руках она не была, а потому сами эти руки становятся безразличными в акте обмена и потому равными. «Стало быть, если экономическая форма, обмен полагает всестороннее равенство субъектов, то содержание, субстанция, как индивидуальная, так и вещественная, которая побуждает к обмену, полагает свободу. Таким образом, в обмене, покоящемся на меновых стоимостях, свобода и равенство не только уважаются, но обмен меновыми стоимостями представляет собой производительный, реальный базис всякого равенства и всякой свободы. Как чистые идеи, равенство и свобода представляют собой всего лишь идеализированные выражения обмена меновыми стоимостями» [2].
Поэтому развитие рынка на определенном этапе требует соответствующей формы государства, которое в тенденции должно заниматься лишь охраной этих самых «свободы» и «равенства». Поскольку труд уже не является прямым принудительным трудом, к нему непосредственно принуждает не другой человек, а логика вещей. Деньги как свидетельство на право пользования чужим трудом и представители всех вещей оказываются более действенным инструментом принуждения к труду и обеспечения классового господства, чем непосредственное насилие одной части общества над другой. Таким образом, в эпоху становящегося капитализма, в эпоху свободной конкуренции государство урезается в функциях прямого распределения и выступает только в качестве внешнего регулятора по отношению к нему, в функции охраны самого принципа распределения — частной собственности на средства производства. Ярчайшим свидетельством этой тенденции является «Декларация прав человека и гражданина» и конституции, появившиеся в эпоху свободной конкуренции, где декларируется свобода граждан и неприкосновенность частной собственности, охрана которой прямо провозглашается основной обязанностью государства. Государство теряет часть своих, характерных для премодерна, функций. Потому либеральные идеологи отводят ему функцию «ночного сторожа», ссылаясь на то, что система регулирует себя сама и не нуждается для этого в государстве.
Но как только эпоха свободной конкуренции заканчивается и на смену ей приходит монопольный капитализм и конкуренция между монополиями, принуждение посредством логики вещей начинает давать «сбои». В виртуализированных социально-экономических процессах только лишь логика вещей уже не работает. Государство в логике развития капитала как общественного отношения, которое в своем становлении ведет к выходу производства за пределы товарной логики и, тем не менее, этот выход остается в этой логике, приобретает иную роль. Изменение роли государства в эпоху империализма заключается, по большому счету, в том, что
В этом смысле государство является важнейшим моментом виртуализации социально-экономических процессов — некапиталистической капиталистичностью. Капитализм для своего существования нуждается в восстановлении