Unknown

Количество чиновников и полицейских растет. И это несмот­ря на то, что каждый чиновник оборудован компьютером, а капиталистическая культура во многом упростила функции чиновников, сведя их к функциям учета, фиксации и контроля. Во многом это машинные функции. Но с изобретением вычислительной техники, которая могла бы на себя их взять, чиновничество ни в одной капиталистической стране не утратило своей роли. Эти функции государства не только не передаются машинам в том смысле, чтобы освободить от них людей, но и распространяются на все общество, задействуя в их выполнении не только чиновников. «Капиталистическая культура создала крупное производство, фабрики, железные дороги, почту, телефоны и пр., а на этой базе громадное большинство функций старой “государственной власти” так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступны всем грамотным людям, что эти функции вполне можно будет выполнять за обычную “заработную плату рабочего”, что можно (и должно) отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, “начальственного” [1], — небезосновательно писал Ленин почти век назад. Тем не менее, и через 100 лет начальствование остается.

Капиталистическое государство действительно заставляет массу людей, не являющихся чиновниками, выполнять все эти функции. Но это не значит, что государство делегирует вышеперечисленные функции обществу. Наоборот, государство перекладывает эти функции на другие плечи. В то же время оно монополизирует их. Выполнение этих функций — это форма и выражение подчинения государству. Отчет как форма общения с государством во многих случаях становится важнее реального положения дел даже для государства, а не только для того, кто отчитывается. Потому в тех сферах жизни общества, которые непосредственно связаны с государством, отчетность в повседневной работе в ряде случаев становится более значимой, чем реальное дело и его качество. Она сама по себе отнимает колоссальное время и силы. Общество ежедневно чувствует на себе тяжесть государства, особенно в том, что связано с отчетностью.

Это хорошо видно на примере системы образования, где для системы в целом формальные показатели имеют значение сами по себе, а реальные достижения и реальное дело только в той мере, в какой оно отражено в этих показателях. Количество сопровождающей документации и вообще производство информации (не важно, соответствующей действительности или не имеющей к ней отношения) отнимает у работников образования то время, которое необходимо для того, чтобы заниматься собственно образованием. Причем в этом беспощадном в своей бессмысленности производстве никому не нужной информации заняты практически все. Отрыв производства документации от дела, а во многих случаях замещение ею реального дела — это реальность. И положение дел в образовании — только частный случай этой тенденции. Все заняты, все устали, что-то делали, но бессмысленность этих телодвижений очевидна для участников процесса. Дело не в том, что непонятен смысл, а именно в том, что понятна бессмысленность. И, тем не менее, процесс идет. Люди продолжают делать бессмысленные вещи потому, что все они — форма отчета. Но даже бессмысленность имеет смысл, в смысле (даже не хочется убирать тавтологию), имеет свою логику, возникает с необходимостью и играет свою роль в жизни общества. Возникает вопрос: какие отношения общественного производства порождают и обеспечивают эту бессмыслицу и обеспечиваются ею?

Следует отметить тот факт, что с распадом Советского Союза, с вхождением в мировую капиталистическую систему, с продвижением реформ в таких сферах как образование и медицина, бессмысленной бюрократической работы стало в разы больше. Соотношение ее и непосредственного дела в структуре рабочего времени изменилось в сторону производства информации о деле настолько, что само дело за этим стало теряться, и с каждым годом эта тенденция усиливается. Роль государственного контроля и давления государства на общество возросла. Активно для этой цели используются компьютерные технологии, причем, до такой степени, что разговоры о цифровом концлагере в той или иной стране стали обыденностью, не говоря о вполне традиционных способах контроля над населением, таких как тюрьмы.