Unknown

Не прошёл он и десяти шагов, как услыхал знакомый и очень взволнованный голос, сначала даже не мог вспомнить, кто его кличет.

- Господин! Господин!

- Это брат Ипполит, - сразу признал монаха Максимилиан. Он светит ему фонарём. – Ипполит, мы здесь!

Монах подбегает к Волкову, на нём длинный кожаный фартук, руки грязные, засохшая кровь чёрными точками покрывает и лицо его, и горло, кажется, он недавно плакал.

- В чём дело? - довольно холодно спрашивает кавалер, его раздражал даже тон, которым монах его звал.

- Господин, - монах чуть обескуражен его тоном, - они у меня умирают.

- Кто?

- Раненые, некоторых мы даже не успеваем осмотреть. Умирают, даже когда мы их лечим, когда зашиваем раны.

- Что, все умирают? – у Волкова защемило сердце.

- Нет-нет, слава Создателю, не все, но многие, уже шесть человек померло, я…

- Что? - сквозь зубы, но негромко сказал кавалер, не дай Бог солдаты услышат то, что им слышать нельзя. – Всего шесть? И ты прибежал ко мне пожаловаться, или чтобы я тебе слёзы утёр? Ты в своём уме, дурень учёный? Ты когда сюда ехал, о чём думал, думал тут желтуху да золотуху лечить?

- Но они умирают, их ещё целые телеги, я не смогу всех спасти, и помощники мои не смогут, я не думал, что так будет, понимаете, раньше в других ваших битвах так много раненых не было.

- Иди, дурак учёный, и спасай людей… Спасай людей, спасай тех, кого можешь точно спасти, а уж потом других, иди и делай то, на что Бог тебя сподобил.

- Я просто…

- Прочь! - заорал Волков. - Прочь отсюда, вернись на своё место, и зашивай в людях дыры, связывай кости, как тебе дано, а тех, кого подлечил, укладывай в телеги и отправляй в Бад-Тельц, пусть один из твоих лекарей с ними поедет, дай ему денег, чтобы размещал раненых у селян. Иди!

Монах только смог кивнуть и убежал в темноту. А Волков опять почувствовал, как кольнуло в груди. И боль ниткой протянулась в левую руку до самого безымянного пальца. Он сжал левый кулак.

«Левая рука слабая. Вот и болит. Надо прилечь, что ли. Поспать хоть час-два».

Но его окликнули.

- Господин полковник, - обратился к нему немолодой сержант, Волков помнил его ещё с Фёренбурга, там он был простым стрелком, которому ещё и оружия не хватало.

- Тебя Вилли прислал?

- Да, сержант Хольц, ротмистр говорит, вас надо охранять.

- До утра точно придётся, - отвечает кавалер, а сам морщится от неприятных ощущений в груди. Хочется приложить к беспокоящему месту руку, разгладить его, да попробуй ещё. Там кираса, кольчуга и стёганка, не дотянешься.

- Не беспокойтесь, господин. Мы вас убить не позволим, - заверил сержант.

- Отлично.

Он огляделся, ища себе место для лежанки. И тут Волков увидал в одной из телег молодого своего оруженосца Курта Фейлинга. Он сидел в пустой телеге в обнимку с флагом, который так и никому не отдал, и что-то грыз.

- Сдаётся мне, что вы так и не выполнили мой приказ? - сказал он молодому человеку без всякой злости. - Вы так и были с ротой Брюнхвальда до конца?

Фейлинг перестал жевать. Смотрел на полковника с трепетом.

- Думается, что знаменосцем вам быть рановато, это звание ещё нужно заслужить, - произнёс Волков залезая в телегу и садясь рядом с мальчишкой, - будете и впредь моим оруженосцем. Надеюсь, Максимилиан научит вас ухаживать за доспехом и за моими конями.

- Ухаживать за конями я умею, кавалер, - с радостью отвечал Курт Фейлинг.

- А шлем с меня снять сможете?

- Конечно.

- Ну так снимайте.

Молодой человек сразу привстал, стал отстёгивать ремни, что крепили шлем к горжету. Это у него получилось почти сразу.

Волков повалился на что-то мягкое, положил секиру под правую руку:

- Максимилиан, сержант Хольц.

Те сразу подошли.

- Мне нужно поспать хоть немного, думаю, на рассвете мужики начнут дело, хочу быть бодрым к тому времени.

- Я разбужу вас, - заверил его Максимилиан.

- Я пригляжу за вами, - обещал сержант стрелков.

«Хорошо, что пришёл Пруфф, а то без Брюнхвальда совсем плохо».

Больше он ни о чём не успел подумать.

Сначала он не мог понять, что происходит. Вокруг всё серое. Максимилиан склоняется над ним:

- Кавалер, кавалер, просыпайтесь, барабаны…

Он садится, откидывает одеяло, его кто-то накрыл, пока он спал, кажется, это денщик Гюнтер. Рядом у него в ногах спит новый его оруженосец Курт Фейлинг, а вокруг всё залито или даже завалено тяжёлыми клубами серого тумана. Такого плотного, словно это вата.

- Барабаны? – он не слышит барабанов, только звуки топоров, пил, заступов.

- Приехал кавалерист из разъезда с восточной дороги, говорит, что у второго брода барабаны бьют.

Волков сразу просыпается, вылазит из телеги, берёт топор, шлем, некоторое время стоит, привыкает к боли в растревоженной ноге, затем идёт к восточному выходу из лагеря. Максимилиан и стрелки охраны спешат за ним.

Всадник ждёт его сразу за частоколом.

- Ну? - спрашивает он.

- Барабаны, господин, - сразу говорит тот, - за рекой у дальнего брода. Бьют «походный шаг».

- Езжай туда, как только начнут переправляться, сразу отходите в лагерь.

- Да, господин, - отвечает всадник и уезжает.