Unknown

– А ты и рад! – Третьяк опустил голову, пряча бороду в ворот тулупа. – Что, хорошо тебе живется без ярла? Вольготно?

– Куда уж! – проворчал Путята. – Сам будто не знаешь. Как понаехали гости в Вышеград – совсем жития не стало. Того и гляди передерутся. А где князья дерутся, там нам, купцам, завсегда по лбу перепадает.

– То-то и оно. – Третьяк огляделся по сторонам. – А ведь коли бы жив был ярл – поди, и гости потише себя вели. Он хоть и не княжьего чину, а такой человек, что как заговорит – так всякий слушает – и простой гридень, и воевода, и боярин.

– Может, и так, – вздохнул Путята. – Да разве воротишь его теперь?

Вся злоба разом куда-то делась. Может, и ругался с Третьяком, бывало, особливо когда тот телеги отбирать пожаловал, да только горе сейчас у всех одно. Выйдет у князей усобица – быть беде.

– Убитого не воротишь. – Третьяк снова завертел головой и заговорил тише. – Да только вот что я слыхал, Путята Тужирич: третьего дня Жихарка, Улеба Кривого сын, на большаке ведуна видел. А лицом ведун тот – вылитый ярл покойный!

– Чур меня! – Путята хлопнул себя по коленям. – Ты что городишь такое, Третьяк? Меда перепил, или совсем ума лишился? Неужто забыл, чего воевода-Ратибор говорил? Дескать, сам видел, как Дед Водяной ярла на дно утащил! Где это слыхано, чтобы утопцы по большаку ходили?!

– Ратибор… – Третьяк вдруг схватил себя за бороду, будто думал выдернуть. – Я тут ненароком слышал, что гриди промеж собой болтают – и говорил один, будто то не Дед Водяной ярла сгубил, а…

– Тихо! Слышишь?!

Откуда-то с улицы раздались крики и шум. Топот и звон железа – будто к княжьим хоромам шагала дружина в полном боевом облачении… Да только откуда ей взяться? Третьяк тоже что было мочи вытягивал шею. Слушал – значит, не показалось.

– Что ж там такое? – Путята поднялся в лавки. – Неужто из князей кто?..

– А пошли поглядим! – Третьяк тоже вскочил. – Кому неймется на ночь глядя?

– Худое дело… – вздохнул Путята. – Как бы без головы не остаться… Чует мое сердце – неладное творится.

* * *

– У-у-у, пустобрехи… Да чтоб вам всем!

Аксен погрозил кулаком в сторону княжьих хором и снова оперся на копье. А еще побратимы называются! Удрали в терем за пирогами да медом. Обещали и ему принести – а так и пропали. И сам бы пошел, да нельзя – поймает Ратибор Тимофеич – шкуру спустит. Сказано детинец сторожить, значит, так тому и быть. Суров воевода да на расправу скор.

Хоть и сдал в крайние дни, ой, как сдал. Будто разом на десяток годков постарел. Ходит голову повесив, да все по сторонам оглядывается, а иной раз и вздрогнет, бывает, будто черта увидел. Не иначе разумом занемог, старый. Совсем притомился… Да и как тут не притомиться, если совсем никакого жития в Вышеграде не стало? Одних князей столько понаехало, что гридница скоро треснет – да каждый с дружиной. Три раза по сто человек набралось, а потом из самой Прашны пожаловали. Князь молодой, да ранний. Годков то ему и двадцати не наберется, а силу уж набрал – неспроста ему гриди да бояре егоные слова поперек не скажут. И вроде скловенского роду, а имя-то чудное. То ли Всеслав, то ли Вослав… Те, что с Прашны с ним пришли, иначе говорят. Речь-то родная, не свейская, не немская – а все другая. Будто не ручеек течет, а собака лается! Ясное дело, что князья Червенский, Уромский да Товирский на Вослава волками глядят, и младшие все туда же. Нет промеж них согласия, хоть уж пятый день совет держат. И как еще до драки не дошло?.. Соседи, собаки, пришлым не больше самого Мстислава Радимича рады, а случись что – как бы не обманули. Разом переметнутся, ежели чего пообещает им князенок – и будет Вослав о Вышеграду не гостем, а хозяином ходить, хоть и прибежал намедни хвост поджавши… Никакой веры ни ему, ни Ярославу, ни другим. И гнать бы поганой метлой всех, да разве можно? Придет опять хан булгарский с ордой, да всех и передавит. А не он – так конунг свейский, что Сивым зовется, пожалует. И никакого спасения не будет, ежели скловены вместе стоять не будут. Брат за брата, как отцы наказывали… А как не было, так и нет промеж князей ни дружбы, ни порядка!

Да только не оттого Ратибор Тимофеич невесел. А оттого, что дурное дело сделал. Да не один, а со всей малой дружиной, что на Залит-остров ходила, вместе. И сам Аксен там был, да видел все. Как воевода ярла булавой пристукнул, да с Жихаркой и Тимошкой в речку к Деду Водяному и выкинул. И строго-настрого болтать запретил – дескать, то княжья воля. Ярл хану булгарскому с потрохами продался, да на весь народ скловенский злобу затаил – за то и осудил его Мстислав Радимич. Да и загубил совсем.

И не Ратибор то замыслил, а все одно тошно ему. Высоко князь в своем тереме сидит, да только боги-то повыше будут. Им все видать – и ежели кто не по правде поступит, так тому и беда выйдет немалая. Оттого и неспокойно Ратибору. И Жихарке, и Тимошке, хоть и ходят, глаза заливши.