Unknown

Внутри собора негде было яблоку упасть. А площадь при храме еще с раннего утра наводнила толпа. Святой отец попеременно с дьяком в нарядных красных рясах с торжественностью читали святое писание на “святокрасном мостоке” так громко, что слышно было даже вне стен собора. Впрочем, возможно, что это являлось заслугой архитекторов, создавших акустические отводы в строении. Тиса явилась в храм спозаранку и удостоилась милости Божией оказаться внутри святых стен во время богослужения. И была притиснута толпой к одной из колон в правом крыле, откуда хорошо виднелась та странная гигантского размера фреска с пустым человеческим силуэтом посредине. “Присутствие”, - всплыло в памяти название сего незаконченного шедевра стеновой живописи. Взгляд то и дело возвращался к недомулеванной художником фигуре неизвестного, а мысли… Впервые за много лет Тиса не могла сосредоточиться на молитве в великий праздник. Суть речей священнослужителей ускользала от нее, как уж из рук неудачливого ловца. Девушка прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Она надеялась, что молитва успокоит ее сердце, но вместо этого к ее дурному настроению прибавилась еще и вина за нерадивую молитву. Прости меня, Боже.

Праздничная церемония протекала мимо ее внимания. Клирос отпел “Алилуйю”, “Славься Сотворение”, “Первое явление” и “Акафист Святому Жнуху”. И так по пятницу ежедневно будет проводиться святое служение, посвященное явлению каждого святого из Пятерки. После скорбной субботы, или как в народе ее еще называют - голодной - из-за строжайшего однодневного поста, наступит апогей Сотворенской недели - Святое Воскресение. Величайший день в году, когда слезы приравниваются к греху.

По завершению праздничной службы народ потек прочь из храма, сияя просветленными лицами. Кто-то направился домой, кто-то в гости, а кто-то сразу подался в центр Оранска, где уже начинались гулянья. Тиса не заметила, как вернулась во флигель. Заглянула Алевтина. Поздравив постоялицу, она вручила девушке корзинку с обедом. Оказалось, что семейство Кадушкиных собралось отмечать праздник у родни.

- Хотите, пойдемте с нами? - Алевтина подоткнула непослушные букли под цветастую нарядную косынку.

Тиса поблагодарила и отказалась, сказав, что должна встретиться с друзьями в городе. Хозяйка, махнув рукой на прощание, убежала восвояси.

Тиса засунула нос в корзинку, вытащила кусок сладкого пирога, уселась с ним на кровать, не боясь накрошить на покрывало. Сегодня можно. Унылое жевание - то, что ей сейчас нужно.

Пирог закончился, нужно было собираться, ведь Люся будет ее ждать, но идти никуда не хотелось. Потянув время, Тиса-таки заставила себя встать. Надела свое зеленое платье. Жаль, нарядное, цвета ночного неба, она оставила в Увеге - из-за того, что оно вызывало воспоминания о горке и вэйне. Глупость с ее стороны. Платье не виновато в ее неудачах.

Накинула новую шаль и взглянула в старенькое облезлое зеркало на внутренней стороне дверцы шкафа. Как она могла радоваться покупке? После созерцания одеяния баронессы Лилии Разумовской, ее одежда казалась не лучше робы. Да и сама себе девушка виделась бледным ничтожеством.

- Но ведь он ей отказал, - упрямо прошептала она своему отражению. - Демьян не пойдет на бал и не будет с ней танцевать. Он мне, а не той рыжей диве, писал те письма.

Встряхнув таким образом свое самолюбие, после последнего видения раскатанное в тонкий до прозрачности блин, девушка покинула жилище.

Вскоре Тиса поняла, что верно сделала, что выбралась в народ.

По улицам мчались тройки с бубенцами, крашенные пестрыми лентами и бусами. Гурьба за гурьбой тянулся люд в центр города. Слышался смех и поздравления, песни и частушки, бренчали домры, заливались гармони. Встречные лица заражали весельем. Удивляли костюмами и масками ряженые. Гимназистки краснощекие в цветастых платках заливисто хохотали шуткам кавалеров. Носилась с визгом детвора.