Unknown

случаях и мстить. Равнодушно читая учебник, он думал о совершенно других вещах, ворчал, улыбался

одними глазами или подпирал языком щеку.

Только с Тигренком он оставался вполне искренним и рассказывал ему истории из «Родной речи».

Рассказывал он живо, красочно, многое присочиняя от себя. Например, дойдя до середины истории о

том, как Сыма Гуан спас ребенка, Небесный дар воскликнул:

— Погоди, я сейчас, тебе покажу!

Он куда-то убежал и вернулся со стаканом воды, кирпичом и кусочком мела:

— Видишь, вот это чан с водой, а это,— он показал кусочек мела,— ребенок. Он плюх в воду, а Сыма

Гуап услышал, подбежал и трах по чану.— Небесный дар ударил кирпичом по стакану.— Ничего, зато

он человека спас. Понял?

— А как же разбитый стакан? — спросил Тигренок.

Они долго совещались и пришли к выводу, что надо попросить господина Пю купить новый стакан.

— Но показал ты здорово! — от всей души похвалил Тигренок.— Мощная история.

— Конечно, мощная. Только учитель не позволяет мне ее подробно рассказывать. Говорит, что в книге

нет ни плюх, ни трах. Вот вонючка!

Г лава 13

ПОЛУЧЕНИЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА

Начиная с третьего класса Небесный дар уже не так рвался в школу, как прежде. Можно идти, а можно

и не идти. Он научился придумывать всякие причины, и стоило только голове чуть-чуть заболеть или

пойти слабенькому дождю, как он не шел на уроки: наплевать, просидеть целый день дома тоже

неплохо.

К школе он охладел потому, что там никогда не было ничего определенного. Сегодня одно, завтра

другое, сосредоточиться не на чем, вот он и начал халтурить. Эта школа считалась экспериментальной,

и все в пей было экспериментальным. Даже директора менялись по нескольку раз в год, и каждый из

них, заступив на должность, применял свои методы. Один директор объявлял, что перед уроком надо

строиться, другой — что в класс нужно бежать поодиночке, третий — отдавал предпочтение ручному

труду, четвертый — музыке, пятый — читал длинные нравоучения. Временами в школе вводили так

называемую сложную систему обучения, объединяли по два-три класса, и никто ничего не делал.

Иногда, наоборот, каждый класс разбивали на группы — по способностям, по, едва разбив, забывали о

них.

Если уж политика директоров была разной, то методы учителей тем более не отличались единством. За

год в начальных классах обычно сменялось до четырех учителей, и каждый как мог проявлял свой

характер: один требовал, чтобы ранец носили на спине, второй — на боку, третий — в руках. Небесный

дар как-то явился с ранцем на голове — тоже сошло. Менялись учебники, манера чтения, отношение к

ученикам — сплошные эксперименты. Этот преподаватель любил одну группу учеников, а через два

дня приходил второй преподаватель и начинал выделять другую группу, причем ни в первом, ни во

втором случаях не было видно никаких причин.

Своими способностями учителя тоже, конечно, отличались друг от друга, по все были очень высокого

мнения о себе. С детства заикавшийся преподавал музыку; пел он хуже жабы, схваченной за горло, но

смеяться над собой не позволял. Физкультуру преподавал толстяк, жирный, как боров; он все был

недоволен, что дети медленно бегают, а сам даже не шевелился. Третий, с вечно грязной шеей,—

рассуждал о гигиене; четвертый, засыпавший на ходу,— учил детей быть трудолюбивыми.

Перед летними каникулами школа становилась еще оживленнее: приходили на практику студенты

педучилища, и тогда преподаватели менялись каждый час. Ученики не успевали заглядывать в книги,

только давали прозвища новым учителям. Некоторые практиканты с вытаращенными глазами

подходили к столу и, даже не дождавшись, пока дети сядут, целый час тараторили, выкладывая

ученикам все принципы педагогики и психологии. Другие дрожали от страха и непрестанно извинялись,

а сами вели себя как тараканы, попробовавшие никотина из трубки. И смеяться над ними нельзя было,

потому что рядом сидел классный руководитель. Только во время студенческой практики школьники

понимали, что их учителя еще ничего.

Каждый преподаватель хотел, чтобы ученики его уважали, но сами преподаватели постоянно ругали

друг друга. Чжан на уроке говорил детям, что Ли морально нечистоплотен, Ли утверждал, что Чжан —

лгун, однако наибольшая борьба разгоралась, когда менялся директор. Ученикам приходилось писать

на бумажных полотнищах лозунги, сочиненные учителями, а вернувшись домой, просить домашних

поддержать кандидатуру учителя Вана или учителя Чжао. Во время таких кампаний, случавшихся

несколько раз в год, проводилось не больше десяти уроков в одну или даже две педели. Дети понятия не

имели, подходит ли кто-нибудь из этих учителей на должность директора, но были вынуждены

принимать участие в общей свалке.

Единственной стабильной вещью в школе было то, что плата за обучение непрерывно повышалась, а

учеников становилось все больше. Кроме официальной платы, существовало множество других

поборов: на разбивку сада, на спортивные занятия, на туристские походы, на лекции, на ручной труд...

Количество поборов не уменьшало притока учеников, потому что Юньчэи был торговым городом, а