Unknown

случае его называли дураком, во втором — не слушали. Нередко дети кричали: «Не принимайте

Небесного дайра!», и он реагировал на это в материнской манере: «Л я и не хочу играть!» В результате

он стоял в сторонке, тупо смотрел на чужую игру и все больше злился или отыскивал укромный уголок

и рвал в клочки цветную бумагу для ручного труда.

Еще одной причиной, по которой его презирали, была слабость его ног. На уроках физкультуры во

время игры в мяч или флажки учителям приходилось считаться с протестами команд: «Не надо давать

нам Небесного дара, он бегать не умеет!»

И мальчик снова тупо стоял в стороне. Иногда он не соглашался: «Нет, я умею бегать, умею!» — но

вскоре, выбившись из сил, спотыкался и падал. Постепенно он прозвал спою слабость. Когда нес, даже

учитель, аплодировали победителям, он бессильно кусал себе губы. Он не мог рассказать об этом

Тигренку, потому что тот видел в нем героя и считал вполне естественным, что он не может играть

имеете со всеми. И Небесному дару оставалось лишь тосковать в одиночестве или успокаивать себя

папиным мечтательным способом: «Вот погодите, в один прекрасный день у меня вырастут крылья, и я

полечу высоко-высоко, а вы не сможете!» Но пока крылья не вырастали, все дети его презирали.

Порою кто-нибудь из ребят сознательно издевался над его слабостью. Например, срывал с него шайку

или ранец и дразнил: «Эй, догони, тогда отдам!» Он старался изо всех сил Догнать, но ноги не

слушались его. Тогда он кричал: «Ну и но чадо, новую куплю!» Обидчик бросал вещь на землю, и

Небесному дару приходилось ее поднимать. Поэтому со временем он начал понимать свою маму: се

самоуправство проистекало из определенных представлений о справедливости, а эти хулиганы были

совершенно несправедливы. Злясь на них, он иногда даже не мог не пожаловаться ей:

— Мама, разве можно срывать с человека шапку и бросать на землю?

И мать полностью поддерживала его:

— Конечно, нельзя! Так поступают только плохие дети.

Это его немного успокаивало. Постепенно он привык судить о людях с позиций матери: «Этот мальчик

совершенно не воспитан!»

Когда же он сам совершал ошибку, то предпочитал ее не замечать. В нем выработалось умение

говорить — во всяком случае, ворчать он мог без конца. Да и рассказывать разные истории умел

прекрасно.

Именно из-за утих способностей у него появилось несколько друзей. Все они были малоподвижными

ребятами: одни чем-нибудь больны, другие слишком толсты. Они любили играть с ним, слушать его

болтовню. Во время длительного одиночества он привык извлекать успокоение из пустоты, поэтому

ему ничего не стоило расщепить какую-нибудь историю на две или, наоборот, соединить две истории в

одну. Дети слушали его с замиранием сердца. В такие минуты самоуважение возвращалось к нему, и он

мог даже командовать своими слушателями: «Не разговаривай!», «Сядь вот здесь!», «Давайте сначала

поиграем в названия фруктов, а потом я расскажу вам про Хуан Тяньба!». Детям приходилось играть в

названия фруктов, иначе он не рассказывал. Он чувствовал себя похожим на маму, которой

подчинялись все.

Учителя как раз недолюбливали его за чрезмерную фантазию. Когда он хотел, то слушал объяснения

очень внимательно, а потом мог прекрасно все пересказать — например, о знаменитом историке Сыма

Гуане, который в детстве разбил чан и спас тонувшего в нем ребенка, о Вэнь Яньбо*, сумевшем с

помощью воды достать потерянный мяч, о разговоре двух лягушек. Но если Небесный дар не желал

слушать, он ко всему относился спустя рукава и не мог ответить ни на один вопрос. Во время урока

арифметики он рисовал на грифельной доске человечков. Ему не нравилась арифметика, а учителю не

нравились такие ученики: он любил, чтобы дети слушали все, что он говорит. И еще он любил, чтобы

дети смеялись только в подходящих для этого местах, например на спортплощадке. А поскольку

Небесный дар не участвовал в спортивных состязаниях и чувствовал себя униженным, когда смеялись

другие, он вдруг принимался хохотать на уроке, вспоминая какую-нибудь смешную историю. Все тоже

принимались хохотать, и в классе начинался базар. В наказание учитель ставил Небесного дара на

десять минут лицом к стенке.

* Вэнь Яньбо — сановник и ученый XI п., современник Сыма Гуана.

Небесному дару все больше не нравилось плоское лицо учителя, а тому все больше не нравилась

плоская голова Небесного дара. Но Небесный дар не нарочно злил учителя: просто он считал, что

учитель должен рассказывать больше увлекательных историй, поменьше заниматься арифметикой и

иметь менее плоское лицо. У этого ребенка обо всем было собственное мнение, и, если ему что-нибудь

приходилось не по нутру, он восставал. Оригинальные мысли покидали его только во время стояния у

стены. Все сидят, а он один стоит, да еще лицом к стене,— согласитесь: это не очень приятно. В такие

моменты он вырабатывал в себе равнодушие: стоял и показывал стенке язык.

Поскольку почти все в школе относились к нему недружелюбно, он научился лгать, а в необходимых