Университеты

Все нам стало не по себе, а несколько человек, равно как африканеров, так и французов, забормотали тихохонько молитвы.

– Помогли, – убеждённо сказал молчавший доселе Санька, сбиваясь на русский, – не простые косточки… я чай, догадаться вот так вот стену ковырнуть, это тебя Бог надоумил.

К изрядному моей досаде и Мишкиному смущению, религиозная составляющая события захватила большинство присутствующих, едва не превратившись в занятие по богословию. Сошлись, однако же на том, что – да, элемент чуда в этом точно есть…

– … тем более, ты именно через костницу в посещаемые коридоры и выбрался, – подытожил Санька.

– Ну… да, – вздохнул Пономарёнок, – а всё равно… хруст этот под башмаками…

… и улыбнулся бледно.

К вечеру ближе, когда все допросы и анализы закончились, даны интервью репортёрам, а я успел съездить и вернуться из посольства, Мишка отживел мал-мала, перестав напоминать скверно сделанную марионетку. С отвращением отказываясь от мяса, он зажирал пережитое сдобой и фруктами, запивая сладченным чаем.

С нами он мог не показывать себя статуей самого себя, и я даже не знаю, как он продержался эти несколько часов! Особенно когда репортёры… вот уж точно, шакалы пера! Вопросики некоторые не на грани, а за гранью.

Ничего, запомнил, и… ответочка прилетит. Без криминала, а так… кого пригласить на мероприятие, а кому – зась! Не газете, а персонально. Падле!

– Минимум по трое теперь ходим, – постановил я, – а то очень уж…

– Когда нам ту записку принесли, – тихо сказал Санька, – ну… што тебя похитили и такое всё, я… мы чуть с ума не спятили. Там, в Африке, проще. Понятно, кто друг, а кто враг. А здесь… вот так вот, в кафе?

– И знаете, – он обвёл нас взглядом, – мне это очень… очень не нравится! Я не я буду… а ответить – надо! И очень…

Сжав костистый кулак добела, Чиж замолк, и только подрагивающая верхняя губа выдавала волнение. Такое себе… медоедовское!

– Будем искать, – соглашаюсь с ним, – полиция, это одно, а если подключить наши деньги и поднять апашей, совсем другое! Это ведь уже не криминал, братцы, а политика… так што не будут прикрывать своих, тем более – деньги! А потом уже – да! Художественная резня. Кто бы они ни были!

* * *

– Ночь не спал, – с утра сказал Мишка, размешивая кофе, – всё думал… Да не смотрите так! Как… не знаю на кого! Жив, здоров, а остальное… Кхм! Так о чём это я? Ах да… Искать их можно, и я бы даже сказал – нужно. Не месть даже, а просто – штоб неповадно. Государство у нас молодое, и поставить себя надо сразу – ух! Чтоб даже думать не в тут сторону боялись!

– Намажь и мне круассан… – буднично прервался он, – ага, спасибочки!

Кусанув выпечку, он замычал блаженно, двигая челюстями и закатывая глаза.

– Поставить себя, эт святое… – Мишка шумно сёрбнул кофе, – но под эту сурдинку можно и в катакомбах полазать, а?

– Та-ак… – отставив кружку, намазываю ему маслом ещё один круассан, – ты ешь, ешь! Хорошие мысли тебе под еду приходят, правильные!

– Я што-то не понял, – захлопал глазами Адамусь.

– Катакомбы, – снисходительно пояснил Санька, – это такой лабиринт, в котором можно заблудиться, а можно…

– … наделать тайников, – закончил за него Пономарёнок, – на будущее! Оружие, деньги… да всё! Сейчас это как само-собой… понимаешь? От нас ничего серьёзного не ждут, а думают, што мы просто мстюки такие, шебутные. Спать не можем, дай самим по подземельям побегать!

– По горячим следам! – закивал литвин.

– Угум, – Мишка вцепился зубами в круассан.

– … и возраст, – продолжил он невнятно, – мы ж вроде как молодые и горячие, думать наперёд не должны. А мы – могё́м! И продумаем. Целые квартиры можно обустраивать, так-то! Мало ли, как жизнь повернётся? Так-то!

Глава 29

– Не реви! Ну… перестань, – беспомощно сказал Фаддей, а супружница, почуяв слабину, ещё крепче вцепилась в мужнин пиджак.

– Ну… – подняв руку, мужик нерешительно погладил супругу по прикрытой платом голове, – не реви, Нюра… не надо! Ну…

Вздохнув, Фаддей прижал супругу к себе, опустив бороду на тёплую макушку жены, и засопел, часто моргая и сдерживая слёзы.

– Всё, Нюр, – отстранился он несколько минут спустя, – а то и сам уже…

– Ага… – сопела та, утирая слёзы кулачком, – чичас, погодь…

Шмыгая носом, баба подняла заплаканные глаза, и слёзы снова потекли рекой.

– Я ничево, – кривя красивые губы, сказала она, – само плачется.

Фаддей губами снял слезинки с серых глаз, крепко взяв за плечи, отстранил. Пахнущий морем ветер трепал их одёжку, пытаясь пробраться к телу, но супругам было не до того. Они молча глядели друг другу в глаза, и никак не могли насмотреться.

– Всё… – Фаддей нежно поцеловал супругу в податливые губы, – помнишь, как уговаривались?

– Купаться пошёл, – робко улыбнулась женщина, – восхотелось тебе! Уж я уговаривала, уговаривала… но ты же неслух! И што Ильин день давно прошёл, и…

Губы её задрожали, кривясь, но она старательно пыталась улыбаться, и от попыток ентих у супруга серце норовило порваться пополам.