Университеты

Не могу сказать, что публика приняла нас вовсе уж восторженно. Очень необычен и формат выступления, и пожалуй, его подчёркнутая «русскость», ориентированность не на Европу, а на Россию. С другой стороны, выпуклая лубочность произведения хорошо легла на оформление русского павильона, только не приторно, а едко, зло.

Неважно…

… лишь бы говорили. И говорят. Много, охотно, выискивая и находя какие-то отсылки и аллегории, о которых я и сам не подозревал.

Разговоры эти всё больше в салонах, в богемной среде, а я, внезапно, стал необыкновенно востребован. Визитки и приглашения – мешками, но жду.

Неопределённость моего статуса стала внезапно делом политическим, буквально на уровне если не глав государств, то где-то рядом. Эмансипация и её признание, то бишь признание, оформленное юридически и по всем правилам, стала камнем преткновения.

Если признать меня эмансипированным, то тогда все деяния Великих Князей по отношению к моей персоне, становятся дурно пахнущими. А там много всего, начиная от травли в проправительственной прессе, заканчивая банальным воровством интеллектуальной собственности.

Не признать… тогда и продажа мною прав на двигатель правительству ЮАС, и последующая продажа лицензии оными уже правительству Франции, объявляется ничтожной. И вроде бы всё понятно…

… только вот у Франции давние интересы в России, и рвать их вот так вот, ради широты души и прекрасного меня, они не будут. Да и не могут.

Но и рвать со мной французы тоже не могут, ибо летадлы мои, да отчасти и я сам, стратегическое преимущество.

Сейчас идёт торговля, кто и сколько готов уступить, и пока французы проворачивают эту политическую мясорубку в свою пользу, хотя человеку непосвящённому и не всегда понятно. Но…

… у Великих Князей есть дворцы во Франции, и деньги свои они тратить привыкли – здесь! Здесь их Родина.

Посему в результате переговоров я не сомневаюсь. Продавят. Поиграют формулировками, дабы Великие Князья и Его Величество не выглядели вовсе уж… обмазанными дурнопахнущей субстанцией. Уступят что-нибудь важно, или что скорее – кажущееся важным. Как вариант, кто-то из Великих Князей пролоббирует интересы Франции в обмен на что-то, полезное лично ему. Не в первый и не в последний раз.

А пока…

… жду. Поскольку эмансипация моя подвисла в очередной раз, то и принадлежность привезённых Санькой летательных аппаратов оспаривается в суде. Все всё понимают, и никто не сомневается в решении судей, но де-юре иск оформлен верно.

Мелкая бюрократическая проволочка. Бессильный оскал имперской государственности в мою сторону, и судя по идиотизму, инициирован если не самим Ники, то кем-то из его ближайших родственников.

Глава 18

Сильный толчок в спину, и дабы не упасть, делаю несколько торопливых, семенящих шажков, стараясь удержаться на ногах и не сбить никого из обтекающих меня многочисленных прохожих. Ещё толчок…

… и я сталкиваюсь с рослым мужчиной, стати которого навевают мысли о кавалергардах.

– Пардон, месье… – и вижу приближающуюся к лицу белую лайковую перчатку. Едва успеваю убрать голову…

… но очевидно – недостаточно. Черепную коробку мягко… и очень знакомо встряхивает. Нокдаун!

– … мерзавец! – слышу как через вату, и вижу сложенные щепотью пальцы, пытающиеся схватить меня за ухо. Уклон, нырок…

… вижу горящие злым азартом глаза и понимаю, что это всё – не случайно. Не разгибаясь, бью своего обидчика ладонью в пах, и тут же скручиваю «колокольчики» что было сил.

Мужчина оседает, дико выпучив глаза, и наверное, на этом можно было бы ставить точку…

… но я не привык оставлять подранков. Перехватив его за кисть, тяну её на себя, одновременно выворачивая на излом. Получается… грязненько получается, очень уж разница в габаритах значительная, да и в голове шумит. Но…

… хруст! Вопль, полный животной боли, а я, продолжая выворачивать уже сломанную руку, со всей своей удали молодецкой луплю падающего по морде носком полуботинка.

– Ах ты ж… – вижу занесённую надо мной трость и траченные гнилью зубы в пенном оскале слюны, но…

… в агрессора врезается Илья Военгский, прыгнув низко ногами вперёд и заплетая его конечности своими, роняя на мостовую. Трость тут же оказывается в руках помора, и я отчётливо вижу, что он человек истово верующий, свято руководствующийся Ветхим Заветом. Удар по локтю, по голове…

… и только сейчас в обтекающей нас толпе начинают визжать! Умом понимаю, что прошло секунд пять от силы, и тут же под моими ногами растягивается ещё один, вылетев из толпы головой вперёд и проелозив брусчатку животом.

– Сообщник, – деловито сообщает Адамусь, садясь на него, и как бы между делом оглушая ударом локтя по затылку.

В толпе начинают хрипло орать на французском, подзуживая «честных парижан» помочь соотечественникам, и приходиться спешно перехватываю инициативу.

– Я капитан Сорви-голова! – и сам внутренне морщусь от нелюбимого прозвища, но настоящее моё имя и фамилия большинству парижан не скажут ничего, – Зовите полицию! Пожалуйста, расступитесь! Вы можете затоптать улики!