Университеты

Санька явственно хрюкнул, и давя смех, дожевал и проглотил рис, но Костровицкий не дал ему пощады, повернув к нему затуманенную вдохновением физиономию, более всего напомнившую мне морду бурёнки, страдающую запором. А судя по братову хрюканью, не только мне.

«– Му-у!» – сказан он мне одними губами, тут же закрыв рот ладонью и смеясь одними глазами.

– Не обижайтесь, – я вытер рот салфеткой, прикрывая усмешку, – но это и в самом деле забавно. Нет-нет… поэтический образ вполне удачный, просто не имеет ничего общего с действительностью.

– Угум, – поддержал меня Санька, весьма посредственно, если не сказать больше, знающий французский, но ничуть не смущающийся незнанию, – Ваши образы…

– Твои, – перебил его поляк, – мы же уговаривались на «ты».

– Твои образы, – поправился брат, – хороши и уместны, но исключительно для горожан, изредка совершающих променад с ружьём. Для человека, который живёт вельдом, ну или степью, лесом… неважно, всё выглядит несколько иначе. Дичь на углях – рутина, и более всего хочется хорошей похлёбки, каши да свежего хлеба, непременно притом с молоком.

– Равно как и… – Санька снова хрюкнул, – спать на потнике, положив седло на голову. Он, хм… воняет. Мы можем так жить годами, но романтика? Не-ет…

– Африканеры кочуют по вельду в фургонах, обычно семьями, и поверьте, вполне комфортно, – поддержал я брата, – Конечно, насколько это вообще возможно в таких условиях.

– Неужели Африка для вас стала рутиной?! – удивился Марсель.

– Рутиной? Да нет, не стала. Африка велика и прекрасна, и поверьте, она никогда не надоест! – ответил я, – Путешествия, кочевая жизнь на… хм, лоне природы, вот это действительно рутина.

– Мы… – улыбаюсь, но чувствую, что выходит кривовато, – всю жизнь на лоне природы, разве что не африканской, а среднерусской. За исключением последних лет двух, пожалуй. Какая там романтика… весь день на природе, а летом и ночами частенько. А мысли не о мясе на углях, а…

– … что бы пожрать найти, да как бы не замёрзнуть, – закончил за меня Санька, и всем разом стало неловко, и как мне кажется, более всего даже не нам, а французам. Будто бы затронули табуированную тему, которую не принято поднимать в приличном обществе.

– Георг! – громко заговорил испанец, – Скажите, а как вам в голову пришла идея вашего стиля?

– Случай, – откликаюсь тут же, едва заметно опуская веки в знак благодарности Пабло, сбившего неловкую паузу, – я самоучка, и не имея должного мастерства, не стал пытаться, в подражании Великим, делать дрянные подобия настоящих картин. Попытался ухватить суть, как вижу сам, и вроде бы что-то получилось. Так, хм… говорят.

– Впрочем, – поспешно открестился я от незаслуженной толики славы, – художником себя и не считаю. Хобби. Довесок к написанию фельетонов и статей, не более. Возможность нарисовать на полях заметки карикатуру или несколько набросков, которые при удаче пойдут в печать.

– И очень зря, – серьёзно сказал Пикассо, – вам…

– Тебе…

– Тебе… – блеснул благодарной улыбкой Пабло, принятый наконец в компанию по-настоящему, – непременно надо учиться. Техника живописи важна, но умение выразить свои чувства с помощью кисти или сырого комка глины важнее. Техника придёт, её не так сложно поставить, а вот чувства, эмоции… без этого нет мастерства.

– Верно, – кивнул Франс, и испанец расцвел, – в творчестве это важнее всего, в том числе и в литературе. Любое творчество это всегда труд, но если нет искры таланта, то и нечего раздувать мехами трудолюбия.

– В вас… – мэтр обвёл нас с братьями глазами, – искры есть. Учитесь! В Сорбонне будут вам рады, а я лично окажу любую помощь.

Санька закивал согласно, а писатель остановил глаза на мне, и я как бы нехотя кивнул, всё ещё слыша выделенное голосом «любую» и понимая, что это – не пустое обещание. Не знаю, сколько и чем придётся за это платить…

«– Шаг к цели!» – думал политик внутри меня.

«– Йес-с!» – восторженно орал Другой-Я, переходя в нижний брейк…

… и кажется, Анатоль Франс увидел в моих глазах отсветы всех моих ипостасей.

Глава 17

Выстроенная Мельцером[34] русская деревня казалась ворохом пасторальных открыток от бездарного художника, приобретённых расторговавшимся купчиком в порыве пьяного умиления. Лубок, от вида которого у меня ломило зубы, голову и саму душу.

Сельская пастораль, полная ярких красок, глянца и идиллических сюжетов, встречающихся только в голове человека, не видевшего никогда русское село. Тот самый случай, когда смотрится празднично, нарядно и народно, но никакого отношения к реальности не имеет, чтобы там не обещали буклеты. От взгляда на «типичных крестьян», ремесленников, казаков и музыкантов, нарядно одетых и улыбающихся, у меня чуть зубы не выкрашивались. Хотелось сказать много ласковых и нежных слов как в адрес архитектора…

… так и человека, собственными трудами которого, равно как и трудами многих поколений его предков, русская деревня может выглядеть привлекательной только так, на глянцевых буклетах, да в выставочной деревеньке в центре Palais de I Asie Russe[35].