Умид. Сын литейщика

— Он дома. Спит. Да что случилось-то? Почему ты так дышишь, будто от самой Ферганы бегом бежала?

— Скажите правду, вы от меня ничего не скрываете? — спросила Нафиса-апа, побледнев.

— Чем ты обеспокоена, детка моя? Скажи яснее, а то у меня у самой начинает сердце прыгать.

— Вы же прислали письмо, написанное дочкой соседа! Вот я и приехала. Чуть с ума не сошла. С Хафизой ничего не случилось?

— Что с ней может случиться, аллах с тобой. Жива, здорова. Может, в письме что-то не так было… Тут я ни при чем. Это Кудратджан написал, нам ничего не сказавши. Уж ругала я его, ругала, а ему все как об стенку горох… Хафиза уже сдала один экзамен. К следующему готовится. Все читает, читает. Просто жалко бедняжку. А вчера за ней зашла Раано, поехали к ней заниматься…

— Уф, а мы так переполошились, матушка. Чего только в голову не приходило.

— Как себя чувствует Пулатджан? Наверно, опять об отдыхе позабыл?.. Ай, умереть мне, как заставили вас волноваться, простить себе не могу…

— А Кудратджан поздно встает?

— Когда как, — сказала Ташбиби-хола и, обернувшись к окнам дома, крикнула: — Эй, Кудратджан! Вставай, детка, мама приехала!

Кудратджан показался в дверях, щурясь спросонок от дневного света и протирая кулаками глаза. Подошел размеренными шагами, точно взрослый, и протянул матери руку, чтобы поздороваться. Нафиса-апа засмеялась и, обняв его, несмотря на то, что он противился, стала покрывать лицо сына поцелуями. Когда же мать снова заговорила с бабушкой о Хафизе, Кудратджан изобразил на лице кислую мину и, пренебрежительно махнув рукой, произнес:

— Э-э, ваша Хафиза…

Этим восклицанием он будто ножом полоснул Нафису-апа по сердцу. Она присела перед сыном на корточки, взяла его за плечи и заставила смотреть себе в глаза:

— Ну-ка, объясни, сынок, что ты хотел этим сказать?

— Ваша любимая дочка стала упрямой, как коза. Она не признает никого, ни бабушку, ни меня, — сказал он и звучно шмыгнул носом.

— А она здорова, сынок?

— Ну конечно! Кой черт ее возьмет?

— А почему ты так неуважительно говоришь про свою старшую сестру? — сказала мать укоризненно.

— Вы думаете, она стоит уважения? Как бы не так. Слышал я от ребят, она гулять стала с кем попало. Некоторые увязываются за ней и до самой калитки провожают. Жаль, не видел я этого своими глазами, не то бы отвадил. А ей тумаков надавал хороших, вот!

— Вай, умереть мне! — воскликнула Нафиса-апа и схватилась за пылающее лицо руками.

— Не обращай внимания на слова глупого мальчишки! — вмешалась Ташбиби-хола и, обернувшись к внуку, погрозила пальцем: — А ты отдавай отчет своим словам. Ведь ты мужчина! Твоя сестра очень славная девушка. И ты не смей про нее говорить такого, слышишь? Что будет, если твои слова дойдут до чужих ушей?.. Как можно так наговаривать на родную сестру! Вместо того чтобы оберегать ее, чтобы к ней чужая грязь не пристала, защищать! Ты можешь этак ее ославить на всю махаллю! Не стыдно тебе?..

— Пусть она сама себя не позорит, — пробубнил Кудратджан. — Говорю, что слышал. И мама пусть знает… Родители присылают ей денежки, а она их транжирит за один день на свои наряды. Всего два раза мне мороженое покупала…

— Как тебе не стыдно? Такой большой, в пятый класс перешел, а совести нет! Тебе же сестра всякий раз конфеты приносит, вот в таких большущих коробках! — пристыдила его бабушка.

Нафиса-апа вложила в руку Кудрату трехрублевку и, поцеловав еще раз, сказала:

— Сынок, съезди-ка скоренько за сестрой. Такси возьми. Если через полчаса не приедет, сама пойду в дом ее подруги! Так и передай ей…

Кудратджан наспех умылся и выбежал со двора.

Ташбиби-хола взяла Алишера за руку и помогла ему подняться по ступенькам на айван. За ними, подобрав с земли чемодан и посмеиваясь над неуверенными шажками сына, следовала Нафиса-апа.

Свекровь вынесла из прихожей самовар, поставила в углу айвана и стала строгать ножом щепки. Взглянув на призадумавшуюся невестку, вздохнула и проговорила ворчливо:

— Э-э-э, незачем нос вешать, он ведь ребенок еще, болтает всякий вздор. За Хафизу я спокойна, она серьезная девушка, за нее можно не тревожиться. А вот с самим Кудратджаном мне трудно совладать. Не слушается. Курит украдкой, два раза в кармане у него папиросы нашла. И напрасно вы ему этот дринг-дринг подарили. Только и знает целыми днями бренчать на своем дутаре. Ни в чем помочь не хочет. В магазин сбегать иной раз не допросишься…

Нафиса-апа присела напротив свекрови на корточки и взяла из ее рук нож.

— Матушка, вы не беспокойтесь, я сама разожгу самовар, — сказала она, чувствуя, что старуха ничего не таит от нее. — Как вы-то себя чувствуете? — осведомилась Нафиса-апа, когда у нее отлегло от сердца, и смутилась, подумав, что, занявшись одними только своими детьми, не поинтересовалась даже здоровьем свекрови. — Излечили наконец-то свой ревматизм?