– Чёрт! – Эдинброг в ярости саданул кулаком по стене и вновь упрямо продолжил листать книгу.
У него не получалось ни-че-го. Какой-то полный провал. Он чертил в воздухе колдовские знаки, а они обжигали его, превращаясь в стрелы. Он рисовал на полу пентаграммы, но их контуры таяли и растворяли камень. Он пел формулы – и книжные шкафы вокруг обращались в пыль.
Лишь один раз мне почудился некий проблеск надежды: Артур создал нечто диковинное, фигурное, зависшее над залом, как модель галактики. Мы с Борисом затаили дыхание: получается?.. Но неведомая штука бесславно осела под собственной тяжестью и растворилась в воздухе.
Тогда Эдинброг утёр пот со лба, бросил на нас быстрый взгляд и вернулся к своим взрывчато-губительно-тоскливым экзерсисам. Совершенно бессмысленным. Абсолютно отчаянным.
Очень плохо…
И что самое страшное, время играло против нас: на улице лопалось всё больше порталов, из них вылезало всё больше Тварей, гибли люди. Артур плёл очередное неудачное заклятие, а я никак не могла перестать считать про себя: вот сейчас мы проиграли ещё немного… и ещё… и ещё… Утекающее время плюс избыточная важность – комбо, которое сносит крышу и разъедает изнутри.
Моё сердце поминутно сжималось от ужаса.
– Он не справится, – всё-таки выдохнула я, почти непроизвольно. Борис понимающе-горько усмехнулся, и даже кот, разочарованно мяукнув, отвернулся от Артура.
Тот будто почувствовал, что его маленькая армия окончательно сдалась. Эдинброг перестал колдовать и захлопнул книгу. Поднял глаза на нас. Его пальцы еле заметно тряслись от перенапряжения.
– Как дела? – тотчас фальшиво улыбнулась я. – Выглядит неплохо! – умею переобуваться в полёте, что есть, то есть.
– Да, вроде бы у тебя уже лучше выходит! – также неискренне поддакнул Борис.
– Мря! – распушив хвост, лицемерно одобрил Уорхол.
Артур молча поднялся к нам по ржавым скрипящим ступеням и долго смотрел сначала на Бориса, потом на меня.
– Так я не справлюсь, – бесстрастно сказал он наконец. – И вы это знаете. Плетение моего отца слишком сложно для того, чтобы применять его с наскока. Для него нужны заготовки, а для них – время. А его-то как раз и нет. Ну и корректировка, которую предложили королевские маги, – это, если честно, какой-то убогий бред. Как пририсовать карандашную голову к старинной картине маслом. Она не сработает, вы сами это видите. В общем, – Артур замялся и выдохнул, как в ледяную воду прыгнул, – считайте, что нет у нас формулы. Можно было и вовсе сюда не ехать.
В библиотеке надолго повисло траурное молчание.
Бор беззвучно выругался. Я закрыла лицо руками.
Конечно, никто и не обещал, что мы победим в этой битве. Нам просто хотелось в это верить, ведь надежда – первый признак человека. Она заставляет нас жить, созидать, любить, бесконечно толкает вперёд, пусть даже мы и подозреваем, что кончатся все наши сказки жирной точкой и долгой темнотой нахзаца. Очень смешная и горькая, странная штука – надежда.
Артур уселся между нами на ступеньке, и мы втроём принялись бездумно смотреть, как с потолка библиотеки сыплется каменная крошка – конец света постепенно пробивал себе путь даже сюда, в бункер.
– Но нельзя же просто взять и сдаться! – неожиданно вырвалось у меня.
Эхо моих слов безнадёжно и как-то жалко разнеслось по библиотеке.
– Нельзя, – спокойно согласился Эдинброг. – И поэтому я предлагаю альтернативное решение. Я хочу выйти наружу и сплести
До меня даже не сразу дошло.
–
– Да, – жёстко отрезал Артур.
Но в подробности вдаваться не стал. Бор всплеснул руками.
– Вилка, скажи этому придурку, что он нас всех убьёт, а!
Я посмотрела на Артура. Он был серьёзен как никогда.
– Ты действительно думаешь, что это возможно: вот так взять и создать новую формулу? – спросила я.
Он посмотрел мне в глаза и кивнул.