Улыбнись мне, Артур Эдинброг

– Твоими планами? Скорее, твоими запретами! – Меня уже всерьёз затянула истерика. – А я ненавижу запреты! Хочу свободы: сама решать, куда идти, что узнавать, чем заниматься!

– Ах, запреты тебе не нравятся, значит? Свободы возжаждала?! А ничего, что ты в чужом мире? И не знаешь чёртовых местных правил? Как ещё я должен был обеспечить твою безопасность?!

– И мы снова возвращаемся к тому, что кое-кому надо научиться давать нормальные объяснения! А то: сюда нельзя и сюда нельзя, а ещё я хрен-с-два скажу тебе, кто я такой! Ну почему ты просто не рассказал мне о том, что тебя всерьёз считают мессией?!

– Потому что не хотел! – заорал он. – Знала бы ты, как я ненавижу всю эту ситуацию!

Этот крик был настолько отчаянным, что я замерла на полушаге. Во время перепалки мы постепенно сходились, как дуэлянты, которым забыли дать револьверы. И в итоге стояли теперь почти вплотную друг к другу, тяжело дыша. Я с яростью смотрела на Эдинброга снизу вверх. Он отвечал мне таким же гневным, полыхающим взглядом.

Несколько секунд мы молчали, и эхо последней реплики будто плясало под готическим сводом коридора. Наконец я опустила глаза. Артур отвернулся и сделал шаг назад.

Потом кашлянул, пригладил волосы и скрестил руки на груди.

– Ты идти можешь? – уже спокойно, хотя и сипло, спросил он, посмотрев на мои расквашенные колени.

Я кивнула.

– Тогда пойдём. И где твоя одежда? В смысле, – спохватился Артур и задиристо прищурился, – мне плевать, где твоя одежда, но скажи: она завтра не окажется вывешенной на флюгере главного здания или что-то вроде того?

Я содрогнулась:

– Нет. Думаю, не окажется.

– Хоть одна хорошая новость.

Я вздохнула и, помявшись, поковыляла вслед за ним, как зомби. Узрев это печальное зрелище, Артур тотчас остановился и тихо выругался.

– Ты похожа на побитого котёнка, – процедил он.

Его ладони загорелись мягким синим светом. Я отшатнулась, но Артур подтянул меня к себе за плечо и провёл рукой по лицу, а потом, наклонившись, по ногам.

Раны затянулись как миленькие.

– Спасибо, – буркнула я.

Он не ответил. В молчании мы спустились на десятый этаж. Пришли в спальню. Я сходила в душ, потом устроилась в вольере и отвернулась к стене. Артур погасил свет, оставив только ночник на столе. Я долго не могла уснуть. Он что-то писал: скрипело перо, шуршала бумага.

А потом я заплакала.

Тихо, изо всех сил стараясь, чтобы меня не услышали. Долбаные слёзы просто вытекали из глаз и заливали подушку.

Причиной было всё и сразу. А поводом, как ни странно, – одна случайная шутка. Я никак не могла выкинуть из головы фразу, брошенную Борисом, – о том, что всё это «попаданство» может быть лишь галлюцинацией погибающего мозга…

В смысле: господи, как я далеко от дома. И, конечно, хочется назвать это всё игрой, приключением, но спускается ночь, остаёшься один, и холод сжимает сердце.

«Мир – это сон Брахмы», – говорят индуисты о нашей вселенной.

«Бог спит и видит нас во сне», – утверждает философ Джордж Беркли.

Если этот мир – сон, а Борис тут бог – это очень опасное место. А если бог тут я сама, то ко мне возникают вопросы: зачем я придумала Судный день? Последний приказ «умри за меня»? Студента, на чьи плечи взвалили ответственность за спасение… всех?

Перо перестало скрипеть.

– Фамильяр, ты что, плачешь?

– Хр-р-р… – Я опомнилась и быстро сменила тональность на храп.

Ещё какое-то время затылком я чувствовала, что на меня смотрят. А потом перо заскрипело вновь.

А я и впрямь уснула.

* * *

Следующие два дня я провела в одиночестве.

Когда я проснулась, Артура в комнате не было. Только записка: «Ты хотела свободы? Возрадуйся: в ближайшее время ты предоставлена сама себе. Мне придётся попросить тебя уделить мне время лишь в конце недели: расскажу про грядущий экзамен. И да. Там снова будут запреты и правила, представляешь? Придётся уж потерпеть».

Я покачала головой.

Жаль, по почерку нельзя было понять интонацию. Злость? Язвительность? Добрая насмешка (это, конечно, вряд ли: ведь мы так и не помирились, и что-то мне подсказывало, что Артур не из тех, кто наутро после ссоры просто «забывает» о ней)?

Но так или иначе, а рядом с запиской лежал значок с гербом университета, являющийся пропуском в библиотеку.

Будь у горгульи-охранницы локти, она бы их искусала, когда я гордо и полноправно прошла в читальный зал.

«Привет, Инес, – написала я в журнале, использовав свой лучший почерк. – Ты могла бы дать мне какие-нибудь книги, которые рассказывают о порядке проведения экзаменов? И что-нибудь бытовое о вашем мире, с глобальным уже, кхм, разобрались… И о фамильярах, да. Спасибо!»

Глухонемая Инес, кажется, обрадовалась такой смене моих интересов. Она не возражала против того, чтобы я брала учебники с собой.

Весь день я шастала туда и сюда между тремя опорными пунктами:

1. Библиотека – оплот знаний и дружелюбия Инес;