Улица разбитых грёз

Счастливая мать его не слушала. Она жила надеждой, что после рождения долгожданного наследника муж окончательно сойдёт с тропы зависимости и станет примерным семьянином. Но её мечтам о счастливой жизни не суждено было сбыться. Как ни странно, именно рождение сына подтолкнуло Гришу обратно в дурманящие объятия выпивки. С работы его вновь прогнали, пьяные дебоши продолжились. Терпение Люды лопнуло, как мыльный пузырь, когда один из пьяных друзей без разрешения взял новорождённого и едва не уронил. Люда выхватила ребёнка и кричала, кричала так истошно, что все соседи в радиусе двадцати метров забыли о мирном сне и бросились в гущу скандала. Женщины обругивали несчастного пьяницу на чём свет стоит, пока их супруги стояли, потупив глаза. Люда вооружилась чугунной сковородкой и с несвойственной ей злостью прогнала мужа с дружками вон. Гриша, со страху протрезвевший, неделю ошивался по друзьям. Затем он, конечно, набрался смелости и вернулся. Количество пьянок с тех пор значительно сократилось, отпетые алкоголики вскоре забыли дорогу в их дом. Гриша заметно присмирел перед грозной тенью жены и научился себя ограничивать.

Их семья никогда не жила в достатке, но после рождения второго ребёнка ситуация ухудшилась в разы. Маленькой Леночке были знакомы и разруха, и голод. О жизни сытой, без страха и нужды, она практически не знала. Ей оставалось лишь смотреть с завистью и непониманием на более удачливых подружек со двора. Арине купили огромного плюшевого медведя с «говорилкой»: хотя отец и мать Арины тоже были завсегдатаями на застольях и от рюмашки не отказывались, у них всегда находились деньги на капризы двух дочерей. Тихоне-Ане мама купила красивое бардовое платье из мягкой, переливающейся на солнце ткани; девочка вчера демонстративно красовалась в нём на балконе. А буквально утром родители Амина, Айше и Сафии привезли в дом два пакета сладостей. Сафия демонстративно поедала плитки шоколада на глазах у Лены и показывала липкими грязными пальцами неприличные жесты. Для других девочек игрушки, платья и сладости были чем-то обыкновенным, само собой разумеющимся. Для Лены же, живущей в условиях тотальной нищеты, даже шоколадные конфетки в целлофановом пакетике считались редчайшим и ценнейшим презентом. Зачастую девочка стыдилась даже разговаривать с другими дворовыми детьми. Она боялась, что на её старенькие вещички будут показывать пальцем, а саму её обзовут обидным словом «нищенка», как сделал это однажды мальчик из детского сада.

Для окружающих – соседей, друзей, коллег и прочих – бедственное положение семьи не являлось секретом. Самые сердобольные старались помочь им, чем могли. А самые бездушные – осуждали и обливали неприязнью, словно бедность была достойна высочайшего презрения. На собственные же пороки, скрытые маской добродетели, такие люди привыкли закрывать глаза, хотя, по-честному, презирать стоило их самих.

В один из зимних дней в детском саду Лена отделилась от группы играющих ребят. Она удобно устроилась в ложе скрипучего мягкого снега, за верандой – вдали от зорких прищуренных глаз престарелой воспитательницы Галины Николаевны. По дороге в сад Лена нашла маленькую упаковку от «Тик-Так»: сейчас, заполнив её снегом, она воображала, будто поедает вкуснейшее мороженое. Снег меньше всего напоминал любимое лакомство – безвкусный, хрустящий, холодный, он таял во рту и превращался в воду. Но в воображении маленькой девочки холодная масса, словно по волшебству, приобретала вкус и напоминала сладкий пломбир в бумажной упаковке.

– Галина Николаевна! – вскричала вдруг одна из девочек. Белокурая Дашенька, всеобщая любимица и главная задира, показывала на Лену пальцем. – Она ест снег! Она совсем дура!

Леночка, застигнутая на месте преступления, густо покраснела. А когда рядом раздались грозные шаги, и над ней нависла тень в старом чёрном пальто, у девочки и вовсе сердце в пятки ушло. Морщинистое лицо Галины Николаевны побледнело, губы сжались в полоску. Человек, посвящающий жизнь воспитанию детей, в воображении моралистов предстаёт воплощением доброты, заботы, понимания и ответственности. В Галине Николаевне, воспитательнице с двадцатилетним стажем, ни одного из перечисленных качеств не было и в помине. Больше, чем собственных подопечных, она ненавидела только их родителей. А семья Лены, вдобавок, вызывала в ней чувства брезгливости и отвращения.

– Ты что делаешь? – закричала она, схватив перепуганного ребёнка за капюшон. Из перекошенного рта брызгали капли слюны. – Совсем с ума сошла? Ты что, дома тоже снег жрёшь? Тебя так родители научили, да?

Она потащила девочку по сугробам, словно мешок, и дала команду другим детям:

– А ну все за мной! Кира, дай мне свою лопатку!

Кира послушно подсунула воспитательнице лопатку. Галина Николаевна зачерпнула ею снег и наполнила маленькое пластмассовое ведёрко. Лена, сопровождаемая конвоем из ребят, бессильно плакала и стирала слёзы шарфом.

– Замолчи! Чего ревёшь? Сама виновата! Родители твои ничему тебя не научили, так я научу! Раздевайтесь, быстро! И заходите в группу!