Элану приходится хуже, чем мне. Я с легкостью могла бы вообразить подобную ситуацию на балу в столице княжества, но никак не ожидала, что на простом ужине в доме градоправителя может собраться столько юных девушек с предприимчивыми родителями и намерениями, слишком уж очевидными, возмутительно откровенными с учетом того важного факта, что большинство приглашенных — люди невысокого положения. Когда после окончания самого ужина мужчины задерживаются в столовой, а дамы переходят в гостиную, Элан получает передышку, но я знаю, это ненадолго, лишь до момента, когда мужчины присоединятся к дамам. Госпожа Блайски вспоминает вдруг, что пригласила музыкантов, и роняет невинно, что танцы явились бы чудесным продолжением вечера. Едва мужчины возвращаются в гостиную, и лакеи подают напитки, как госпожа Блайски объявляет о танцах и слуги открывают двустворчатую дверь в смежный салон, где уже дожидаются музыканты, а лишняя мебель убрана или передвинута к стене. Я замечаю, как в гостиную синей тенью проскальзывает леди Грейн — я совершенно уверена, что не видела ведунью среди дам до прихода мужчин, — оглядывается с удивлением и, найдя Фабиана глазами, направляется к нему. Они шепчутся о чем-то, и я немедленно отбрасываю предположение, будто ведуны могут говорить обо мне. В конечном итоге, мир не вертится исключительно вокруг Ренье, как бы нам ни хотелось думать обратного.
Лицо Фабиана искажает гримаса, Дезире осматривается наново, со скучающей тоской человека, принужденного отбывать тяжелую повинность. Как ни странно, но Фабиану идет и вечерний фрак, и аккуратно причесанные волосы, и толика аристократической надменности, позволяющая принять его за одного из нас, хотя я неожиданно ловлю себя на мысли, что обычные брюки, рубашка и более ровное заинтересованное выражение подходят ему больше.
Потому что на самом деле он простолюдин или потому что скромная повседневная одежда мне милее вычурных выходных нарядов?
Ведун перехватывает мой взгляд, чуть склоняет голову и улыбается самодовольно, словно ему известны мои мысли, словно он точно знает, о чем и о ком я думаю, глядя на него. Я поджимаю губы и отворачиваюсь поспешно, чувствуя, как заливает щеки краска, как поднимаются непрошеные воспоминания о вчерашнем вечере.
Нельзя думать об этом, нельзя позволять себе вспоминать и, хуже того, упиваться призрачной сладостью запретных прикосновений. Папины тайны, шрам, привидение из рода Ренье — вот что должно занимать мои размышления.
Или, на крайний случай, мысли о женихе.
Мы с лордом Данмаром сидели на разных концах стола, но я украдкой посматривала в сторону жениха, наблюдала за ним, за его поведением в обществе, пусть и не высшем.
Лорд Данмар молчалив — при всем желании я не могла расслышать его бесед с соседями по столу и господином Блайски, однако замечала, что рот лорд открывал по большей части лишь затем, чтобы отправить в него кусок еды или потянуться за бокалом с вином.
Лорд Данмар хмур, погружен в свои мысли — вижу по взгляду отстраненному, отсутствующему. На реплики собеседников отвечает изредка и, подозреваю, невпопад, кивает медленно, едва ли не вяло, внимание дамам не уделяет, кажется, еще чуть-чуть, и вовсе позабудет, где и зачем находится. И я не знаю, радоваться ли подобной увлеченности своим делом или отмечать в том признак грядущих трудностей в семейной жизни?