Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

Черчилль не только использует старые приемы. Он их развивает. В риторике 1930-х годов описанный выше прием «суда будущих поколений» приобретает новую форму, когда акцент делается одновременно и на значимости сегодняшних поступков для будущего, и на той гордости и радости, которые следует испытывать за возможность раскрыть себя в столь непростое время. В качестве примера ниже представлен фрагмент из выступления Черчилля в апреле 1933 года. На тот момент кризис был еще далек, но ощущение чего-то вневременного, выходящего за рамки эпохи, уже не покидало британского политика:

«Вполне вероятно, что самые славные страницы нашей истории еще не написаны. Может статься, что грядущие испытания еще заставят всех англичан и англичанок нынешнего поколения радоваться тому, что судьба удостоила их чести жить в столь удивительное время. Мы все должны гордиться тем, что нам доверено решение столь важных и сложных задач, ведь нет и не может быть подвига достойнее, чем защита родины от нависшей над ней страшной угрозы»[2327].

В этих словах, которые произнесены за шесть лет до начала Второй мировой войны, уже слышна военная интонация Черчилля, вначале первого лорда Адмиралтейства, затем — премьер-министра. И это выступление не единственное. В двух предвоенных сборниках встречается много фрагментов, в которых отчетливо слышен не обличающий голос заднескамеечника, а ободряющий и призывающий голос главы правительства. Представленные материалы — словно репетиция выступлений Черчилля перед своим народом и всем миром летом 1940 года. И успех этих выступлений, помимо их удивительного соответствия происходящим событиям и чаяниям самих британцев, объяснялся тем, что они не были для автора неожиданностью. Духовно он был готов к их написанию. Морально — созрел для их декламации.

Посмотрите на его реплику: «Если Британской империи суждено стать достоянием истории, то пусть это случится не в результате медленного разложения и гниения — мы готовы погибнуть лишь в сражении за свободу, истину и справедливость»[2328]. На календаре 20 апреля 1939 года. Война еще не началась. Черчилль еще не занимает никакого поста. А в его словах уже слышится клич победить или погибнуть, который станет стержнем его военной политики. Он уже выступает от имени народа. В его заявлениях присутствует воодушевляющая интонация, которая расходится на афоризмы: «Пугаться надо тогда, когда зло еще можно отвратить; когда же исправить зло полностью уже нельзя, надо встретить его мужественно. Когда опасность далека, мы можем рассуждать о своей слабости, когда она близка, мы не должны забывать о своей силе»[2329].

Помимо стилистических особенностей, названные сборники могут многое рассказать о мировоззрении автора. Начнем с оценки эпохи. Черчилль называет 1930-е годы «самым великим временем»[2330]. Почему? Потому что это время великих перемен. Это время, когда проверяются на прочность существующие политические институты. Это время, когда «очевидна слабость демократии»[2331]. Перечисляя вызовы эпохи, британский политик отмечает недостатки коллегиальной формы правления. «Сами посудите: если в зале для заседаний за одним столом теснятся двадцать два джентльмена и каждый из них проводит политику своей партии и голосует в своих интересах, разве может такой государственный аппарат эффективно работать неделя занеделей, быстро справляясь свозникающими проблемами?»[2332]. Признает Черчилль и слабости всеобщего избирательного права, когда стремление получить голоса приводит на политический Олимп людей, не склонных к отстаиванию своих убеждений. «Стоит ли народу посылать в палату общин своих представителей, если те станут лишь поддакивать всем подряд и стараться ублажать организаторов парламентских фракций, приветствуя громкими одобрительными возгласами любые банальности, произносимые членами правительства, и игнорируя любую критику в свой адрес?»[2333].

Какой ответ на суровые вызовы эпохи парламентским и демократическим институтам может дать Европа? По мнению Черчилля — никакой. Если демократия и выживет, то «не благодаря подобострастному и тупому слушанию делегатов, направляемых электоратом в парламент, а благодаря их инициативности, честности и способности независимо и смело мыслить, открыто выражать свое мнение»[2334], а пока Европа предала парламентские институты и отдала себя во власть диктаторов[2335]. Но может быть, это и есть выход? — спрашивает Черчилль. Может быть, пришло время поэкспериментировать с другой системой правления?[2336]