Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

Второй вывод заключается в том, что диктатор всегда стремится к всевластию. Он уничтожает любые инструменты и институты, которые хоть как-то ограничивают или контролируют его полномочия[2367]. Но при этом он сам является пленником. Причем пленником созданного им же самим для укрепления и защиты своего положения партийного аппарата — этой амальгамы сторонников, объединенных вместе «строгими правилами», «партийной доктриной», руководимых либо «стремлением к коррупции», либо «жаждой личной власти», либо «наслаждением от травли и гонений». Диктатор контролирует страну посредством приспешников, в то время как те определяют его собственное поведение. «Диктатор может двигаться только вперед; назад ему пути нет, — объясняет Черчилль. — Он должен наводить своих гончих на след и спускать их на зверя, иначе он, подобно древнегреческому Актеону, сам будет растерзан. Всесильный внешне, он бессилен внутри». Для образного представления своих доводов Черчилль обращается к известным строкам Байрона из «Оды к Наполеону Бонапарту»:

Он был как все земные боги:
Из бронзы — лоб, из глины — ноги^{118}*[2369].

В-третьих, главным спутником диктатора является страх. Он боится, что его свергнут так же, как он когда-то сам низвел своего предшественника. «Один из недостатков диктатуры состоит в том, что диктатор часто подвергается диктату со стороны других, и то, как он ведет себя по отношению к другим, часто возвращается ему той же монетой», — комментирует Черчилль эту особенность[2370]. Именно по этой причине диктатор боится свободомыслия, «мучая до смерти в концентрационных лагерях философов, учителей и писателей»[2371] и запрещая «безжалостными полицейскими методами» узнавать людям правду[2372]. Несмотря на всю цензуру, запреты и ограничения, он не может в полной мере контролировать обмен мнениями, распространение враждебных для него идей, формирование отличной от официальной пропаганды точки зрения[2373]. «Со всех сторон диктаторов охраняют массы вооруженных людей, пушек, самолетов, укреплений; они бахвалятся перед миром, но в их сердцах таится невысказанный страх, — считает Черчилль. — Они боятся слов и мыслей. Стоит крохотному мышонку идеи юркнуть в комнату, как самые могущественные владыки впадают в панический страх. Они делают отчаянные попытки запретить мысли и слова; они боятся работы человеческой мысли»[2374].

Но к чему приводит ограничение мнений? Только ли к тому, что широкие массы не получают всех сведений и не имеют представления о реальном положении вещей? Нет. Гораздо более опасным и тяжелым последствием является разрушение личности. В условиях, когда «сцена, экран, литература, пресса и образование» становятся «инструментами пропаганды», каждый новый лозунг, каждое новое повторение выгодных режиму фактов и призывов укрепляет массовое сознание, подавляя индивидуальное начало, стремления и порывы[2375].

Но распространяемое диктаторами табу на свободу мнений и волеизъявления играет с ними же самими дурную шутку. Ограничивая свободу мыслей, диктаторы сами себя лишают независимых и ценных сведений. В то время, пока они сообщают народу лишь ту информацию, которая усиливает достижения диктаторов, собственные подчиненные держат их в неведении, «скармливая им лишь те факты, которые они способны переварить». Из-за отсутствия «независимых голосов» «скандалы, продажность и недостатки не выявляются», они «продолжают гнить за помпезным фасадом государства». И в этом проявляется еще одна форма бессилия диктаторов. Несмотря на свою внешнюю властность и декламируемую мощь, на самом деле «их уши глухи, их пальцы окоченели, они не чувствуют ног, двигаясь вперед в тумане и темноте неизмеримого и неведомого»[2376].

Распространение идей представляет собой весьма тонкий инструмент влияния. Нередки случаи, когда свобода мысли напоминает троянского коня, несущего в себе под внешней оболочкой конструктивной оппозиции агрессивные стремления иностранных государств установить контроль и навязать свою политику. Черчилль слишком хорошо знал историю, чтобы не осознавать, насколько часто подобный сценарий уже имел место. Поэтому, упоминая о праве людей свободно выражать свое мнение, он одновременно делал важное дополнение о недопущении вмешательства иностранных государств в управление его собственной страной. «Мы должны держать наш дом в порядке и быть готовы его защищать, отстаивая нашу независимость от зарубежных зол и иностранной пропаганды», — убеждал он своих сторонников[2377].