Когда Черчилль в 1951 году снова стал премьер-министром, президент Трумэн попросил аналитиков государственного департамента представить свои соображения по поводу будущей английской политики. Президент получил следующий ответ: “Черчилль надеется заново установить интимность, которая существовала в отношениях между двумя правительствами на протяжении последней войны. Среди прочих его целями являются: восстановить увядающий престиж Британии и ее влияние, в частности, посредством демонстрации особых отношений между Соединенным Королевством и Соединенными Штатами”. Второй аналитический обзор предупреждал о колоссальных возможностях Черчилля как мастера переговоров, закулисных сделок и как публициста: “Он наверняка попытается институционализировать каким-нибудь образом американо-английские отношения, сделать особый характер этих отношений более явственным и очевидным для всего мира. Нужно также иметь в виду, что мистер Черчилль мыслит в терминах большой глобальной стратегии. Он не будет заинтересован в обсуждении деталей или в выработке специфических решений. От него можно ожидать впечатляющего обзора всех мировых дел и умозаключений сразу по самым крупным проблемам”.
Американцы без особой деликатности поставили своих союзников на место. У них не было никакого особого интереса к тому, чтобы выделять Англию - ставшую практически рядовой европейской страной - в качестве полноправного партнера. Трумэн и его администрация считали “реализм” своим достоинством и высказывали свое пренебрежение западноевропейскими возможностями довольно открыто. В письме президента Трумэна Черчиллю содержались слова, которые могли охладить кого угодно: “Наши отношения в общем и целом будут более эффективными, если они будут стоять в одном ряду с другими многосторонними отношениями союза, такими как связи внутри НАТО, и они будут вести к сложностям, если будут слишком выделены по отношению к другим дружественным державам, у которых могут появиться подозрения в отношении союзнических связей, к которым они не допущены”. Позиция американцев парировала усилия Черчилля стать главным союзником Америки и воспользоваться необычайным могуществом Америки в середине нашего века. И хотя Черчилль приложил все мыслимые усилия (он пытался романтизировать англо-американские отношения: кровное родство народов, говорящих по-английски; приводил аргументы геополитики, идеологии, экономики, и все прочее), ему не многое удалось перед лицом хладнокровно мыслящих и трезво калькулирующих стратегов Вашингтона.
Англичане не могли многое дать Соединенным Штатам в зените их могущества. Трагедия Черчилля заключалась в том, что подвластные ему материальные ресурсы не соответствовали уже прежней мировой роли страны. Характерна беседа Черчилля с доктором Мораном в спальной комнате английского посольства в Вашингтоне во второй половине январского дня 1951 г. “Он заговорил о том, что чувствует неравенство, Он был полон печали по поводу того, что Англия в ее нынешнем ослабленном положении не может больше обращаться в Америкой как равная с равной, а должна протягивать кепку, обращаясь с просьбами”.
Личный секретарь Черчилля Джо Колвил записал для себя, что у американского руководства Уинстон Черчилль возбуждал интерес скорее как историческая фигура, чем как представитель могущественной страны, с которой необходимо считаться. Стоимость мировой мощи была уже за пределами возможностей британской экономики. Черчилль своей мировой известностью еще мог как-то на фоне невпечатляющей личности Трумэна маскировать фактическое неравенство двух стран в личном общении и в обращениях к публике. При решении же фундаментальных вопросов проявлялось очевидное различие в ресурсах и перспективах, что объективно не могло не подрывать американо-английские связи. И лишь немногим позже - после Суэца (1956 г.) в Лондон придет явственное понимание того, что Англия - это просто один из многих союзников Америки. Соединенные Штаты уже не так как прежде нуждались в советчиках и помощниках, они уже почти никак не зависели от совета и воздействия своих английских союзников.