Черчилль хотел напрямую встретиться с Маленковым, который, как он знал, никогда не имел контактов с высокопоставленными иностранцами. Он верил, что первое впечатление - самое сильное. В эти дни он думал о том, что ослабление противостояния с Востоком даст науке шанс улучшить судьбу человека. Потратить еще годы на безумную взаимную ненависть Востока и Запада казалось ему безумным расточительством.
Черчилль пришел к выводу, что в условиях наличия ядерного оружия у обеих сторон, у западных союзников нет шансов сдержать советские войска в случае начала военного конфликта в Европе. Основные вооруженные силы Англии были расположены в Азии и Африке, а французы послали все свои ударные силы в Индокитай - они могли выставить в Европе лишь 10 дивизий (по сравнению со 100 дивизиями весной 1940 г.). Становилось ясно, что западные союзники с первых же дней конфликта будут вынуждены применить в Европе атомное оружие, что означало гибель Англии как страны.
Новые обстоятельства заставили Черчилля выступить 11 мая 1953 г. с речью, которая была признана одной из наиболее важных его речей по внешней политике за весь послевоенный период. Он предложил в ней “созвать без задержки конференцию на высшем уровне между ведущими странами”. На конференции не должно быть строго определенной повестки дня и “джунглей деталей”. Число участников должно быть ограничено. Должна быть создана неформальная обстановка и “продуктивное поле для частных контактов, для разговоров тет-а-тет”.
В 1953 году Черчилль уменьшил военный бюджет, он содействовал заключению перемирия в Панмыньчжоне, препятствовал вовлечению США в индокитайские проблемы и категорически отказался послать туда английские войска.
Ему было “любопытно узнать новых русских руководителей и поговорить с ними откровенно”. Не желая терять темпа, британский премьер - старейшина среди государственных деятелей мира - обратился к советскому правительству с такими словами: “Я не верю в то, что огромная проблема примирения безопасности России со свободой и безопасностью Западной Европы не может быть решена… Советское правительство не может быть не обеспокоено будущей войной… в самом начале ее обе стороны получат худшее из того, чего они обе боятся”. Своему доктору Черчилль поверял свои надежды: “Россия должна работать со всеми остальными на благо Европы. Мы пообещаем не производить более атомных бомб, прекратить исследования в этой области. Все уже созданное будет находиться под контролем. Они сумеют воспользоваться деньгами, которые сейчас идут на вооружение, для улучшения условий жизни русского народа”.
Более всего Россия боится Германии. “В интересах Британии, Европы и НАТО не натравливать Россию против Германии, а Германию против России, а сделать так, чтобы они почувствовали возможность жить в безопасности друг от друга, несмотря ни на какие проблемы”. Руководители России на определенном этапе неизбежно повернутся к задаче улучшения жизни своего народа. “Единственным подлинно надежным указателем в действиях великих наций и могущественных правительств является точная оценка того, в чем заключаются их подлинные интересы”. Непосредственное благословение премьера привело к росту советско-английской торговли. “Я выступаю за самую широкую торговлю с Советами всем, за исключением оружия”.
Западные коллеги, американцы и французы выразили скепсис в отношении возможностей взаимопонимания с Москвой. Черчилль настаивал: “Было бы слишком поспешным прийти к заключению, что ничего кроме зла нельзя ждать от этой могучей ветви человеческого рода, и что только опасность и угроза могут прийти со стороны огромного океанского земного массива, от узкого круга людей, столь мало известных и плохо понимаемых”. Советскую инициативу Черчилля фактически погасили американцы. Во время трехсторонней встречи (США, Британия, Франция) на Бермудских островах в декабре 1953 года президент Эйзенхауэр и госсекретарь Даллес “в самой грубой форме” отвергли “сепаратные инициативы”. Секретарь Черчилля Колвил записал в дневнике: “Я сомневаюсь, чтобы такой язык когда-либо употреблялся на международной конференции”. Черчилль был разочарован, его окружение фиксирует резкие слова в адрес “методистского священника” - Даллеса и президента.
И все же Черчилль одним из первых пришел к выводу, что детант в той или иной форме исторически неизбежен. Грандиозное видение развития мировой истории в последний, пожалуй, раз было продемонстрировано, когда стареющий премьер-министр поднялся на трибуну палаты общин 1 марта 1955 года. Как и в прежние годы Черчилль заучил речь наизусть. С галереи гостей доктор Моран не без тревоги наблюдал за премьер-министром, устремившимся к трибуне палаты общин. Он двигался медленно и на одной из ступенек почти потерял равновесие. Однако энергия, которую излучали его слова, заставила публику вспомнить о пламенном красноречия 1940 года. Предметом рассуждений стало взаимное ядерное сдерживание.