Удар 'Молнии'

- Марита? - позвал он. - Что с тобой? В ушах стучала кровь. Он ощупал пространство впереди себя - пусто. А снова сползать вниз не хотелось! Глеб достал зажигалку, выставил вперед руку: в свете язычка пламени он увидел Мариту, сложенную втрое, сжавшуюся в эмбрион. Она хотела развернуться и застряла. И скорее всего, не могла дышать, зажатая между трубами и плитами перекрытий. Глеб подполз к ней, нащупал голову, ноги, с трудом пропустил руку под шею и потянул на себя. И вдруг понял, что сейчас сломает ее - что-то хрустнуло в ее хрупком теле! Тогда он разорвал рубероид на трубах и начал выцарапывать из-под нее плотную слежавшуюся стекловату. Марита не дышала и не издавала ни звука. Обрушенная с труб изоляция расширила пространство. Глеб подтянул ее голову, затем распрямил ноги, таким образом развернув Мариту к себе лицом. Она вдруг протяжно всхлипнула, задышала и тут же закашлялась до рвотных позывов: воздух кругом был насыщен пылью стекловаты. Он выдрал из-под шлема маску, натянул ее на лицо Мариты.

- Дыши глубоко! - крикнул он. - Глубокие вдохи, ну!

Она с трудом справилась с удушьем, расслабилась. Глеб опустил забрало и лег вниз лицом. Это был не сон, а легкое забытье, в которое он впадал всякий раз, как только расслаблял мышцы, но даже и минутная "отключка" восстанавливала силы. Сейчас же он утерял счет времени, и показалось, что дремал долго, может быть, целый час. Очнулся оттого, что почувствовал на своей руке ладонь Мариты, колючую, шершавую, как наждачная бумага. Что-то вроде благодарности было в этом прикосновении или какой-то странной, пугливой ласки. Несколько минут он прислушивался к ее руке, и ему стало казаться, что колкость ладони Мариты не от огрубевшей кожи и не от стекловаты; это напоминало статическое электричество, когда между руками людей проскакивают синие колючие искры. А здесь, под землей, их не могло быть...

- Надо выползать, - не отнимая руки, сказал Глеб. - Сможешь?

- Постараюсь, - вымолвила Марита и сняла ладонь. - Очень хочется пить. Воды много, но вся грязная.

- Терпи, ты же воин, а не девица, - грубовато отозвался он. - Капризничать будешь у дедушки на хуторе.

До теплокамеры с двумя люками они ползли несколько часов. Вывалились из лотка полуживые. Отдышавшись - а воздух здесь был почище, - Глеб снял шлем, вытащил из него амортизаторы, затем ободрал изоляцию и прострелил трубу. Марита вскрикнула от внезапного выстрела, вскочила:

- Что? Почему ты стрелял? В кого?

- Спокойно, - он подставил шлем под трубу и услышал журчание воды. Набрал полкаски, пробоину экономно заткнул патроном, обернув его клочком тельняшки.

- Ее можно пить? - с надеждой спросила Марита.

- Одна ржавчина, - буркнул он и тщательно отмыл шлем изнутри, но выплескивать воду пожалел - умылся сам, заставил Мариту.

Обезвоживание организма уже ощущалось - от слабости подрагивали ноги, начинались судороги пальцев. Глеб в несколько раз сложил маску, прижал ее к пулевой пробоине и привязал проволокой. Вода через такой фильтр сочилась тончайшей струйкой и в свете искр кремня казалась голубой. Он пытался вспомнить, какое химическое вещество подмешивают в теплоноситель, чтобы не было известкования внутри труб и радиаторов - то ли кислоты, то ли щелочи, соображал с трудом. И это тоже был результат водного голодания. Наконец, вспомнил - щелочь, в небольших количествах. Учитывая экономические проблемы в Молдавии прошлой зимой, ее вряд ли подмешивали, разве что кальцинированную соду, чтобы смягчить...

- А ты дашь мне воды? - вдруг испугалась Марита. - Дашь чистой воды?

Она нащупала в темноте лицо Глеба - от ладоней побежали искры... Сначала он прополоскал рот, сплюнул и после этого попробовал воду на вкус - кроме железа, ничего не ощущалось, бывало, пили и хуже...

- Я - женщина! - сдавленным, сухим горлом воскликнула она.

- Наконец-то вспомнила, - проронил он со злостью и дал ей в руки каску.

Постоянная злость была результатом отравления углекислотой...

Марита пила медленно, тянула каждый глоток, наслаждалась, и отсутствие грубой жадности тоже подчеркивало пробуждающийся женский характер. Однако выпила всю воду, а было около литра. Глеб снова поставил шлем под струйку, положил "винторез" и сел на приклад, вытянул ноги. Судороги сводили уже ступни, и приходилось делать специальные упражнения - пятки вперед, носки на себя, чтобы не застонать от боли.

Вдруг земля вздрогнула, встряхнулась вместе с приглушенным, как дальний гром, грохотом: по городу снова заработала дальнобойная артиллерия "румын". Марита прижалась к его спине, задышала возле уха.

- Не бойся, ваши стреляют, - буркнул он. Марита замерла, затаила дыхание, ощупывая искрящимися ладонями лицо Глеба.

- У тебя губы сухие, потрескались, - проронила она, касаясь пальцами губ. - Я выпила всю воду...

Вдруг она перегнулась через его плечо и стала смачивать языком губы. Потрескавшаяся кожа сразу потеряла болезненность, сделалась чувствительной и горячей, хотя у рта побежал озноб. Глеб стиснул зубы, отстранил Мариту:

- Ничего... подожду, сейчас натечет.