Учите меня, кузнецы (сказы)

— Не откажитесь, в таком случае, нашими гостями побыть? — приглашает заведующая. — У нас в городе, — говорит, — вашей пастушеской профессии нет, а ребятишкам интересно. Пора им знать, откуда молочные кисели происходят.

Очутились мы с Миронычем в белых халатах.

— Чего же я им расскажу? — спрашивает у заведующей Мироныч.

— Все рассказывайте! Как вы их пасете, как доите, какие у них, у коров, характеры, привычки. Детям на свежие ушки каждое ваше слово — открытие.

Я, значит, поскольку не пастух, под «грибок» присел, а Мироныч посреди детворы оказался. Сотни полторы их подковкой его окружили. Поначалу мешался он. На распорядок дня все съезжал. А потом наладился. Про свое каждодневное — хитро ли! Повел он свою речь про то, как у коров язык «играет».

— Выгоню их по росе на подсолонок — любимая ихняя и самая едомая травушка, — вот тут оно и начинается у нас. Подсолонок-то низенький, не раз уж сощипанный — все ихние языки мне видно. Ровно веселые, такие игровитые горностайки на поляне зарезвятся. Подумаю, что это проворные щуки на росу из реки вылезли, — и на щук похоже. Подумаю, что сюда со всей деревни озорные котята сбежались, — и котята мне в языках чудятся. А если сто котят на одной полянке разыграются — это, представляете, какое веселье произведется? Журавли запляшут! Бирьки у коров белым паром отпыхиваются, а они — языки — котятки-то, горностайки, щучки придуманные — ой! — чего они только не вытворяют! То в бок, то в другой извернутся — и к ноздрям, и под нижнюю губу, и с подлизом-то, и с заворотом — как они только не отпрактикуют, чтобы вкусную травку себе добыть.

Прихватил себе ус языком и затягивает его:

— От так! — демонстрирует. — От как, мои славушки! С подхватом! Аж щелкоток стоит! Сто ведь языков!

Защелкотали ребятишки. Сияет старый.

— И вот, когда накормлю их по саму голодну ямку, начинается у нас «мертвый час». Только никак не приучу их жвачку на это время выплюнуть. Нельзя им без нее — умереть могут. И вот жует, жует которая и застонет вдруг толстым голосом.

— Объелась, что ли, жадная? — голосок взвился.

— Нет, нет — заторопился Мироныч. — Это ты не подумай! Она не для себя. Теленочку молока надо, тебе надо, мне надо — ну и наестся до стону.

— Тогда касторррки даете? — басовитый один парнишка спрашивает.

Мироныч засмеялся:

— Она ведь не от болести стонет, а от приятности. От сытого своего удовольствия. Им касторка ни к чему. У них, дитенок мой, в требухе четыре отделения. Сычуга, значит, рубец, книжка еще…

— С картинками? — перебила, знакомая нам девчушка.

Расхохотались мы тут все взрослые.

А Мироныч развоодушевился — про Валетку им, про то, как бык Символ грузди разыскивает, про бузовку.

— По мелкому лесику если бегут — истинно конная-буденная скачет: хвосты, как шашки, взнесены, от топота земля гудит, и вся только разница, что не «ура» ревут, а «бу-у-у!».

— Бу-у-у! — отзываются ребятишки. — Бу-у-у!

Всю пастушью сумку опростал перед ними Мироныч. А под конец на могучем голосе:

— Желаю, чтобы вы толстомясеньки у меня росли, толсто…. пузеньки! Налиточки чтобы! Груздочки!.. Здоровенькие!..

Заведующая в ладошки захлопала, ребятишки следом. Мироныч тоже… И ведь что? Прослезило меня. Такой горячий комочек в горле — ни туда, ни сюда.

Заведующая благодарить Мироныча принялась, а у него тоже, гляжу… ус подсекся.

— Вас благодарить надо… У меня, моя славушка, кнут сегодня подорожал, кнутовище позолотилось! Ведь кому трудимся?! Они мне… они… и на пасеве теперь грезиться будут. Касторки, говорит, даете… хе-хех…

Только смех-то не тот получился. Халат глазам потребовался.

— А хотите, мы вам фотографию с ребят вышлем? — заведующая говорит. — Вам и девушкам вашим. Дояркам.

— Пожжа-луйста, Николаевна! Это очень даже необходимо. Наташка у нас там…

Ну и накоротке пояснил.

В автобусе шевелит меня:

— Простокваша до кумысу маленько разве не дошла.

«Вот те на!» — думаю.

— Один ученый, по радио это передавали, так про нее своим студентам пояснял: «Знаете, — спрашивает, — почему я веселый, бравый и шутливый перед вами стою?» Студенты не знают. «Потому, — говорит, — что я с утра, натощак, выпил два стакана простокваши».

Сказал эдак-то и подмигнул мне Мироныч.

У меня мысли к пиву вернулись:

— Промитинговал, — говорю, — дак теперь простоквашей откупиться хочешь?

— Я не к этому… — дрогнула у него бровь.

— А к чему тогда?

— А вот сдогадайся!

Морщил я, морщил свой лоб — деревня наша показалась.

Сошли с автобуса — Мироныч предупреждает:

— Ты про ребятишек и про фотокарточку ни гу-гу пока. Нечаянный интерес девчонкам устроим. «Откуда, — скажут, — узнали нас? Да поименно еще!»

— Ладно, — говорю. — Могила.

А Наташка… Слышит на другой день Мироныч, что она про паспорт уж толкует. В город надумала или на стройку великую.

— Не пропаду! — говорит. — На крайний случай — уборщицей, а подучусь — на экскаватор сяду. Захочу — даже крик моды, как вон в киножурнале, вертеться буду, показывать.