Учите меня, кузнецы (сказы)

— Ждать долго, — отрубит она ему. — Ты вот пятьдесят лет за стадом ходишь — много славы нажил? Где твой результат?

Скажет так, и слов против не найдет мужик.

А из нее, как из обильного рога:

— Сядешь под корову, и весь свет она тебе своей утробой загородила. Ее видно, тебя — нет! Живешь на кукорках… Уехать только к черту, пока суставы гнутся.

Ну и другое подобное. Редкий день не разразится. Даже Мироныча с позиций сбила. Действительно — пятьдесят лет, а ни орденов, ни портретов. В президиумах не сиживал, оркестра не слыхивал. Он-то, правда, не высказывал этого, но я по чему сужу?

Выехал к нам районный наш рентген. Грудные клетки просвечивали. У нас с ним, да не у одних нас, затменья в легких найдены были. Под вопросом. Направляют нас в город. Там, мол, почище аппаратура — уточнят. Ну, просветились мы — никаких затмений у нас нет. Табачина просто сгустился. Районному рентгену, значит, и не под силу. Вышли мы из кабинок, подчембарились ремешками — что дальше делать? Обратно автобуса ждать долго, день не базарный. Пойдем, говорю, где ни то на радостях пивка выпьем. На страх чахотке…

— Пойдем.

И угадали мы с ним, удалы алкоголики, в диетную столовую. Город-то худо знаем.

Пива в столовой нет, однако выбивает мой Мироныч талончики — садимся. И случилось нам угадать за один стол с язвенником желудка. Творогу тот выписал. Съест ложечку и прослеживает — в тот отдел угадывает или мимо? Удостоверился, что по маршруту прошло, с язвой посоветуется — еще ложечку съест.

— А помогает все же молочное? — участливо так спрашивает Мироныч.

Сквасился язвенник, рукой махнул:

— Ножа бы ей звонкого… хирургического, — повыше пупка себе указал.

Подзакусили мы — идем по городу, мне ни к чему, а Мироныч солдата приметил. Мороженое тот стоит ест. Ну, и к этому с вопросом:

— А тянет же, служба, на молочное?

— Да купил вот, — говорит, — побаловаться. В увольненье на всяки пустяки тянет.

— Как — пустяки? — зашевелились дворняги у Мироныча. — Это почему так судишь? Тебе значит — «пустяки», «побаловаться», а наши доярки — дождь ли, слякоть ли, гнус — до последней струйки из-под коровы не вылазь, сиди?!

— А красивые они у вас, доярки-то? — не расстраивается солдат.

Миронычу и вовсе неладно:

— Красивые?! Да с таким носатиком единая близко к загсу не рыскнет! За демона лучше…

— Но, но! Папашка… — остерег его солдат. И руки платочком обихаживать начал.

— Чего — «но»?! Чего нокаешь? — вскинулся Мироныч. — Присягу принимал, а как малютка… мороженку лижешь.

— Вы покороче про присягу! — просмыкнул пальцы под ремнем солдат. — Покороче, предупреждаю!

Нос у рядового краснеть начал, а казанки на правом кулаке — белеть. Глаза активные сделались.

Сгреб я Мироныча и во весь упор деревяшки тащу. Пойдем, мол, от греха. Не знаешь разве — у рядовых рука ноская…

Квартал прошли, второй — ворчит мой Мироныч, досадует.

— Баловство нашел!.. Пустяки ему!..

Вывески между тем все прочитываем. «Пиво — воды» нас интересуют. Или недиетная чайная. До автобуса-то долго еще.

Аптеку миновали, музыкальную мастерскую прошли, и попадается нам «Детский сад № 8».

— Зайдем? — остановился Мироныч.

— Это зачем еще?

— Ээ… ребятишек посмотрим… игрушки…

Что ты с ним будешь делать!

Во дворе все поместье оградками разгорожено. Голубые оградки, зеленые, желтенькие. Качели там у них, песок, «кони», «лебеди» с беседками. А посреди всего этого — ребятишки. Крику — что у сорочат с галчатами. Облокотились мы на оградку, наблюдаем.

Через малое время подбегают к нам две девчушки:

— Вам кого, дедушки? Кто у вас здесь?

— А никого, — говорим. — На вас вот посмотреть пришли.

Они друг с дружкой глазенками встретились, приулыбнулись вполгубок, и застесняло их вроде, закокетило. А такие намятышки девчушки — ущипнуть не за что. Мордашки намыты — зайчиков пускают, на щеках по второй ямочке наметилось, на локотках тоже гнездышки.

— Не обедали, мои славушки? — Мироныч спрашивает.

— Нет, — заулыбались опять девчушки.

— А утром какие блюда вам подают? Сегодня вот чем кормили? — заторопился он с разговором.

— Кефир, — отвечают, — и оладьи ели.

— А свежее молочко тоже… тоже пьете?

— Капичоное пьем. С подохлыми чтобы микробами…

Тут их еще набежало — целый табунок напротив нас сгрудился. Поодаль воспитательница стоит. Прислушивается, замечаю.

Малые наперебой докладываются, кого из них как зовут.

— А я — дедушка Богдан, — Мироныч им представляется. — Коровок пасу… чтобы кефиру вам, молочка, сливок, мороженку… Любите, поди?

— Лю-ю-бим! — хором голосят.

— Вот и славно нам! — расцветает у меня Мироныч. — Вот и распрекрасно! Здоровенькими вырастете…

Воспитательница к какой-то своей сотруднице заторопилась. Переговорили между собой — к нам подходят.

— Я здешняя заведующая, — называет себя которая постарше. — Анной Николаевной меня зовут. Подслушивали мы вас, извините…

— А у нас не секреты! — обласкал ее улыбкой Мироныч. — Задушевный, милый разговор у нас…