Ученик чародея (Часть 1-6)

Кручинин знал и "мать Маргариту" - начальницу пансиона "Доротеенфройде". Но если бы этого и не было, если бы ему случилось повидать ее лишь однажды в течение нескольких минут, и того было бы достаточно, чтобы запомнить навсегда и узнать среди тысяч по первому взгляду. Будучи неплохим живописцем, он не взялся бы передать черты этого существа, по жестокому капризу природы обретшего облик женщины. По началу, когда ему сказали, что оккупанты подобрали Маргариту Бёме в нацистском концентрационном лагере, где она исполняла обязанности надзирательницы и палача, он не поверил. Мать Маргарита, врач по образованию, была маленькая толстушка с розовыми щечками в ямочках, словно бы непроизвольно собирающимися в добродушную улыбку. Светлые бровки, светлые, почти невидимые, редкие реснички вместе с розовым благодушием щек и с плотоядной жизнетребующей усмешкой пухлых губ придавали лицу монахини ту возрастную неопределенность, какая свойственна хорошо сохранившимся толстухам. Спрятанные под огромный чепец волосы, с выпущенными по сторонам букольками неопределенного цвета тоже не давали представления о возрасте их обладательницы. Как говорили, Маргарите было далеко за пятьдесят, но движения ее были быстры, даже можно сказать проворны и жизнерадостны. Ко всему этому надо добавить маленькие, почти спрятавшиеся над пухлыми щечками глазки. Они были то серыми, то голубыми, а иногда и зелеными - в зависимости от минуты и поворота головы. Обладатель самого мрачного воображения не мог бы себе представить, что рассказы о подвигах этого палача в юбке - не легенда, созданная патологической фантазией маньяка. Сотни, тысячи жертв, в чьих страданиях, как в освежающей ванне, купалась мать Маргарита!

Когда Кручинин встречал розовую монахиню, словно парящую на крыльях своего белоснежного чепца над палубой трансокеанского лайнера, перевозившего ее обратно в Европу, ком непреодолимого отвращения подступал у него к горлу. А она плыла, розовая, с ямочками на пухлых щеках, каждым движением изливая на окружающих ласку христовой невесты. И рядом с этим чудовищем в качестве сотрудницы или ученицы Кручинин должен был представить себе Эрну... "Сестра Эрна" - наверно так именовали ее в пансионе "Доротеенфройде".

Сестра!.. Помните, читатель, у Герцена: "Слово сестра... В нем соединены дружба, кровная связь, общее предание, родная обстановка, привычная неразрывность..."

Кручинин смотрел на записку Эрны и старался объять умом происходящее...

49. ДОРОТЕЕНФРОЙДЕ

Покидая город, надо было разделаться с коричневой старухой, чтобы уничтожить следы сообщения, - будь оно посланием Эрны или провокацией вражеской разведки. Но, появившееся было намерение сжечь картину вместе с рамой, показалось ошибочным. А что если его приход к фрау Марте заснят на пленку? В таком случае Кручинин оказался бы перед необходимостью обосновать исчезновение этого "раритета". Можно было, конечно, снести картину антиквару, но кто захочет ее купить: ради уничтожения тайника под бельмом, Кручинин прорвал в холсте большую дыру. В таком виде старуха представлялась ему вполне безопасной. Оставалось "забыть" колдунью на стене. Кручинин так и поступил: оставил картину на гвозде. Но не успел он положить чемодан в свои старенький "штейер", как в подъезде показалась хозяйка квартиры с картиной в руках.

- Оставьте ее себе. Реставратор заделает дыру и...

- О, что вы! - воскликнула хозяйка.

Тогда он взял портрет и тут же, будто нечаянно, уронил его на мостовую. По камням рассыпались мелкие завитушки резьбы.

- Как обидно! - сказал Кручинин. - Вопрос решился сам собой.

Отъезжая, он видел, как хозяйка подняла картину и отерла фартуком еще больше сморщившуюся маску мегеры.

Кручинин поймал себя на том, что стоило ему взяться за руль, как заботы отлетели от него, словно он был простым туристом. Таково было магическое действие перспективы путешествия. Передвижение! Скорость! Свобода! На память пришли прекрасные слова Аксакова: "Дорога удивительное дело! Ее могущество непреодолимо, успокоительно и целительно. Отрывая человека от окружающей его среды, все равно, любезной ему или неприятной, от постоянно развлекающей его множеством предметов, постоянно текущей разнообразной действительности, - она сосредоточивает его мысли и чувства в тесный мир дорожного экипажа, устремляет его внимание сначала на самого себя, потом на воспоминания прошедшего и, наконец, на мечты и надежды в будущем..." Старый, побрякивающий стальными суставами "штейер", катился мимо громады Национального музея. Кручинин мысленно послал этому сооружению привет и соболезнование: слишком умный дом для царства мракобесия, политических интриг, провокаций и лжи, в какое превратился этот некогда славный город. Кручинин пересек реку и через пятнадцать минут был за городской чертой. Он даже провел рукою по лбу и по щекам, словно снимая с себя нити невидимой, но липкой паутины. Навстречу ему прохладным потоком несся воздух со стороны синевших в утренней дымке гор.