Ученик чародея (Часть 1-6)

Но вот однажды, просматривая вечернее издание "Вестника", Кручинин увидел крошечное объявление: фрау Марта Фризе предлагала любителям живописи несколько полотен старых художников. Посредников просили не являться. Стрелки часов говорили, что времени у него остается в обрез, чтобы добраться по назначению до часа, указанного в объявлении. Кручинин увидел в этом руку Эрны: она рассчитала умно - только он один устремится по этому объявлению, едва купив газету. А на следующий день "Марта" уже будет вправе сказать любому, кто к ней придет, что картины проданы. В разгар этих размышлений в дверь его комнаты постучали:

- Вечерняя почта!

Взглянув на городской штемпель и марку, Кручинин было отложил письмо: вероятнее всего, это была очередная угроза от башибузуков "убрать советского агента, если он не уберется сам". Кручинину эти анонимки надоели. Вероятно, он и ушел бы, не заглянув в конверт, если бы не внутренний голос, заставивший его уже от двери вернуться к столу и вскрыть письмо. И он не пожалел об этом внезапном любопытстве:

"Быть сторонником мира в этой стране можно только тайно. Это вынуждает меня скрыть свое имя. Желание спасти вас от ловушки и способствовать разоблачению поджигателей новой войны заставляет меня открыть вам, что Эрна Клинт, которую вы считаете своим другом, - агент иностранной разведки. Таким агентом она была уже и в дни заключения в лагере уничтожения "702". На ней - кровь участников нескольких побегов. На ней кровь героев восстания заключенных. Я хотел было написать вам это письмо шифром, выработанным в свое время в нашей лагерной подпольной организации, но не уверен в том, что вы сможете его прочесть.

Будьте осторожны. Вас завлекают с целью скомпрометировать.

Верный сын народа и Ваш доброжелатель".

47. МАРТА ФРИЗЕ

При всем предубеждении против анонимок тут, где все гудело от антисоветских интриг, Кручинин не мог не задуматься над подобным предупреждением. Для людей, погрязших в интригах и провокациях, лишенных чести и самолюбия, забывших долг и потерявших совесть, предать своих новых хозяев было ничуть не труднее, чем они в свое время предали родину. Вся гамма чувств от любви до ненависти, от раскаяния до мести - все могло водить пером неизвестного корреспондента. Если объявление в "Вестнике" дано Эрной или по ее поручению; если письмо неизвестного - клевета, то газета дает Кручинину явку, которой он ждет. Но если Эрна предательница - квартира Марты окажется для Кручинина ловушкой... А если Эрна тут вообще ни при чем и все это подстроено врагами? Тогда... И наконец, ведь может быть простое совпадение. Мало ли на свете Март?.. Бесполезно было строить догадки возможностей плохих и хороших больше, чем можно предусмотреть...

Взгляд Кручинина упал на циферблат часов. Все бумаги, записная книжка - все было быстро вынуто из карманов и спрятано в надежное место. Переменив на всякий случай два таксомотора, Кручинин через пятнадцать минут стоял у дома, указанного в объявлении. Нажим звонка, и дверь тотчас отворилась, словно тут были твердо уверены, что он не мог не прийти. В лифте против цифры "3" стояли две фамилии, одна из них - "Фризе". Едва Кручинин успел затворить за собою лифт на третьем этаже, как перед ним, словно сама собою распахнулась одна из выходящих на площадку дверей.

Может быть, еще и сейчас было разумно повернуться и уйти. Но можно ли бежать, если в гостеприимно (или предательски?) распахнутой двери стоит женщина и жестом приглашает войти? Кручинин переступил порог и тотчас услышал за спиной стук захлопнутой двери. Посторонившись к стене, чтобы дать ему пройти, стояла женщина средних лет с гладко зачесанными волосами, такими светлыми, что в свете электричества они казались седыми. В ее лице, сохранившем следы миловидности, каждая черточка была свидетельницей страданий, горя, внутренней борьбы. Именно так: борьба и сомнения источили его морщинками. Глаза ее, по-видимому когда-то голубые, отражали все то же: вопрос о мере страданий, какая еще отпущена ей на земле.

- Госпожа Марта Фризе?

Она ответила молчаливым кивком и жестом пригласила войти. Дав Кручинину время осмотреться в комнате, которая могла быть и гостиной и рабочим кабинетом, негромко, словно боясь нарушить чей-то покой, сказала: