Убить пересмешника

В воздухе запахло летом – в тени еще холодно, но солнце пригревает, значит, близится хорошее время: кончится школа, приедет Дилл.

Джим купил паровозик, и мы пошли к Элмору за моим жезлом. Джиму его машина не доставила никакого удовольствия, он запихнул ее в карман и молча шагал рядом со мной к дому. По дороге я чуть не стукнула мистера Линка Диза – не успела подхватить жезл, и мистер Линк Диз сказал:

– Поосторожнее, Глазастик!

Когда мы подходили к дому миссис Дюбоз, мой жезл был уже весь чумазый, столько раз я его поднимала из грязи.

На террасе миссис Дюбоз не было.

Потом я не раз спрашивала себя, что заставило Джима преступить отцовское «Будь джентльменом, сын» и нарушить правила застенчивого благородства, которых он с недавних пор так старательно держался. Вероятно, Джим не меньше меня натерпелся от злых языков, поносивших Аттикуса за то, что он вступается за черномазых, но я привыкла к тому, что брат неизменно сохраняет хладнокровие, – он всегда был спокойного нрава и совсем не вспыльчивый. Думаю, тому, что тогда произошло, есть единственное объяснение – на несколько минут он просто обезумел.

То, что сделал Джим, я бы сделала запросто, если бы не запрет Аттикуса: нам, конечно, не полагалось воевать с отвратительными старухами. Так вот, едва мы поравнялись с калиткой миссис Дюбоз, Джим выхватил у меня жезл и, неистово размахивая им, ворвался к ней во двор. Он забыл все наставления Аттикуса, забыл, что под своими шалями миссис Дюбоз прячет пистолет и что если сама она может промахнуться, то ее служанка Джесси, вероятно, промаха не даст.

Он немного опомнился лишь тогда, когда посбивал верхушки со всех камелий миссис Дюбоз, так что весь двор был усыпан зелеными бутонами и листьями. Тогда он переломил мой жезл о коленку и швырнул обломки наземь.

К этому времени я подняла визг. Джим дернул меня за волосы, сказал – ему все равно, при случае он еще раз сделает то же самое, а если я не замолчу, он все вихры у меня выдерет. Я не замолчала, и он наподдал мне ногой. Я не удержалась и упала носом на тротуар. Джим рывком поднял меня на ноги, но, кажется, ему стало меня жалко. Говорить было не о чем.

В тот вечер мы предпочли не встречать Аттикуса. Мы торчали на кухне, пока нас Кэлпурния не выгнала. Она, точно колдунья, видно, уже обо всем проведала. Она не бог весть как умела утешать, но все-таки сунула Джиму кусок поджаренного хлеба с маслом, а Джим разломил его и дал половину мне. Вкуса я никакого не почувствовала.

Мы пошли в гостиную. Я взяла футбольный журнал, нашла портрет Дикси Хоуэлла и показала Джиму:

– Очень похож на тебя.

Кажется, ничего приятнее для него нельзя было придумать. Но это не помогло. Он сидел у окна в качалке, весь сгорбился, хмурился и ждал. Смеркалось.

Миновали две геологические эпохи, и на крыльце послышались шаги Аттикуса. Хлопнула дверь, на минуту все стихло – Аттикус подошел к вешалке в прихожей; потом он позвал:

– Джим!

Голос у него был как зимний ветер.

Аттикус повернул выключатель в гостиной и глядел на нас, а мы застыли и не шевелились. В одной руке у него был мой жезл, перепачканная желтая кисть волочилась по ковру. Аттикус протянул другую руку – на ладони лежали пухлые бутоны камелий.

– Джим, – сказал Аттикус, – это твоя работа?

– Да, сэр.

– Зачем ты это сделал?

Джим сказал совсем тихо:

– Она сказала, что ты выгораживаешь черномазых и подонков.

– И поэтому ты так поступил?

Джим беззвучно пошевелил губами, это значило: «Да, сэр».

– Я понимаю, сын, твои сверстники сильно донимают тебя из-за того, что я «выгораживаю черномазых», как ты выразился, – сказал Аттикус, – но поступить так с больной старой женщиной – это непростительно. Очень советую тебе пойти поговорить с миссис Дюбоз. После этого сразу возвращайся домой.

Джим не шелохнулся.

– Иди, я сказал.

Я пошла из гостиной за Джимом.

– Останься здесь, – сказал мне Аттикус.

Я осталась.

Аттикус взял газету и сел в качалку, в которой раньше сидел Джим. Хоть убейте, я его не понимала: преспокойно сидит и читает, а его единственного сына сейчас, конечно, застрелят из старого ржавого пистолета. Правда, бывало, Джим так меня раздразнит – сама бы его убила, но ведь, если разобраться, у меня, кроме него, никого нет. Аттикус, видно, этого не понимает или ему все равно.

Это было отвратительно с его стороны. Но когда у тебя несчастье, быстро устаешь: скоро я уже съежилась у него на коленях, и он меня обнял.

– Ты уже слишком большая, чтобы тебя укачивать на руках, – сказал он.

– Тебе все равно, что с ним будет, – сказала я. – Послал его на верную смерть, а ведь это он за тебя заступился.

Аттикус покрепче прижал меня к себе, и я не видела его лица.

– Подожди волноваться, – сказал он. – Вот не думал, что Джим из-за этого потеряет самообладание… Я думал, с тобой у меня будет больше хлопот.

Я сказала – почему это другим ребятам вовсе не надо никакого самообладания, только нам одним нельзя его терять?