Убить пересмешника

– Бросьте, Гек, – прервал Аттикус. – Нам пора в город.

Они уехали, а мы с Джимом пошли к дому мисс Стивени. Сели на крыльце и стали ждать Зибо с его машиной.

Джим сидел ошеломленный и растерянный. Мисс Стивени сказала:

– Гм-гм, бешеная собака в феврале… кто бы мог подумать? Может быть, она была не бешеная, может быть, она просто так одурела? Не хотела бы я видеть физиономию Гарри Джонсона, когда он вернется из Мобила и узнает, что Аттикус Финч пристрелил его собаку. Пари держу, пес просто набрался где-то блох…

Мисс Моди сказала – мисс Стивени запела бы по-другому, если б Тим Джонсон все еще гулял по нашей улице, а выяснится все очень быстро: голову пошлют в Монтгомери.

Джим наконец раскрыл рот:

– Видела Аттикуса, Глазастик? Нет, ты видела, как он стоял?.. Вдруг его вроде как отпустило, и как будто ружье не отдельно от него, а тоже его рука… и так быстро все, раз-раз… а я, прежде чем во что-нибудь попаду, десять минут прицеливаюсь…

Мисс Моди ехидно улыбнулась.

– Ну-с, мисс Джин-Луиза, – сказала она, – ты все еще думаешь, что твой отец ничего не умеет? И все еще его стыдишься?

– Нет, мэм… – кротко сказала я.

– В тот раз я забыла тебе сказать: Аттикус Финч не только играл на губной гармошке, он был в свое время самый меткий стрелок на весь округ Мейкомб.

– Самый меткий стрелок… – эхом повторил Джим.

– Совершенно верно, Джим Финч. Подозреваю, что теперь ты тоже запоешь другую песенку. Надо же додуматься – вы даже не знаете, что вашего отца еще мальчишкой прозвали Финч Без Промаха? Да ведь в те времена на «Пристани» он, бывало, если с пятнадцати выстрелов подстрелит только четырнадцать голубей, так уже горюет – ах, я патроны зря трачу!

– Он нам ни разу про это слова не сказал, – пробормотал Джим.

– Вот как? Ни разу ни слова?

– Да, мэм.

– Почему же он никогда не охотится? – удивилась я.

– Пожалуй, я могу тебе это объяснить, – сказала мисс Моди. – Что-что, а твой отец прежде всего благородная душа. Меткость – тоже дар Божий, талант… Но конечно, надо его совершенствовать, упражняться, а ведь стрелять в цель – не то что, к примеру, на фортепьяно играть. Я так думаю, в один прекрасный день он понял, что Бог дал ему несправедливое преимущество над живыми существами, и тогда он отложил ружье. Наверно, решил – буду стрелять только в крайности; а вот сегодня была крайность – он и стрелял.

– По-моему, он должен гордиться, – сказала я.

– Одни только дураки гордятся своими талантами, – сказала мисс Моди.

Подкатил мусорщик Зибо. Он достал из машины вилы и осторожно поддел ими Тима Джонсона. Кинул его в кузов, потом полил чем-то из бидона землю на том месте, где Тим упал, и вокруг тоже.

– Покуда никто сюда не подходите! – крикнул он.

Мы пошли домой, и я сказала Джиму – вот теперь нам будет что порассказать в понедельник в школе, и вдруг Джим на меня как накинется:

– И не думай рассказывать!

– Еще чего! Непременно расскажу! Не у всех папа самый меткий стрелок в целом округе!

– По-моему, – сказал Джим, – если б он хотел, чтоб мы про это знали, он сам бы нам рассказал. Если б он этим гордился, так рассказал бы.

– Может, он просто забыл, – сказала я.

– Э, нет, Глазастик, тебе этого не понять. Аттикус и правда старый, но мне все равно, чего он там не умеет, мне все равно, пускай он ничего на свете не умеет.

Джим подобрал камень и с торжеством запустил им в гараж. Побежал за ним и на бегу крикнул через плечо:

– Аттикус – джентльмен, совсем как я!

Глава 11

Когда мы с Джимом были маленькие, мы не ходили далеко от дома, но когда я училась во втором классе и мы давно уже перестали мучить Страшилу Рэдли, нас стало тянуть в центр города, а дорога в ту сторону вела мимо миссис Генри Лафайет Дюбоз. Ее никак было не обойти, разве что дать добрую милю крюку. У меня с миссис Дюбоз уже бывали кое-какие столкновения, и мне вовсе не хотелось знакомиться с нею ближе, но Джим сказал – надо же когда-нибудь и вырасти.

Миссис Дюбоз жила одна с прислугой-негритянкой через два дома от нас, в домике с открытой верандой, на которую надо было подниматься по крутым-прекрутым ступенькам. Она была старая-престарая и весь день проводила в постели или в кресле на колесах. Говорили – среди своих бесчисленных шалей и одеял она прячет старинный пистолет, с ним кто-то из ее родных сражался в южной армии.

Мы с Джимом ее терпеть не могли. Идешь мимо, а она сидит на веранде и сверлит тебя злым взглядом. И непременно пристанет – а как мы себя ведем? – и начнет каркать, что́ из нас выйдет, когда мы вырастем, – уж конечно, ничего хорошего! А ходить мимо нее по другой стороне улицы тоже смысла не было – тогда она начинала орать на весь квартал.

Ей никак нельзя было угодить. Скажешь ей самым веселым голосом: «Привет, миссис Дюбоз!» А она в ответ: «Не смей говорить мне «привет», скверная девчонка! Надо говорить: «Добрый день, миссис Дюбоз!»