Убийство девушку не красит

Затаив дыхание, Катя заглядывала сейчас в эту пещеру Аладдина, с надеждой переводя глаза на ее обладателя. Он высился хозяином несметных богатств, волшебником, калифом и падишахом. Всесильным Гарун-аль-Рашидом.

– Катя, клади его на бок, не стой, – приказал калиф.

Она осторожно опустила Боба на разложенные простыни, уложила на бочок.

– Будешь одна держать. Справишься? – Голос был мягкий, ласковый и твердый одновременно.

Катя скосила глаза на затихшего, покорного, тяжело дышащего пса с рваной раной до самого уголка глаза и почувствовала дурноту. Ноги словно превратились в отварные макаронины, а в голове приятно зашумело.

Нельзя, Катя, нельзя! Держи себя в руках, не хватало еще тебе здесь брякнуться на пол. Будто институтка старорежимная. Кто Бобу-то поможет? Маленькому, несчастному, незадачливому охотнику?

Катя вдохнула, как можно глубже, задержала дыхание и с шумом выдохнула. С готовностью кивнула Пояркову, во всем нынче полагаясь на него.

Разворачивая перед ней свою передвижную больницу, надрезая пластиковые пакеты, вскрывая ампулы и нитки, Поярков одобрительно мельком поглядывал на нее и вдруг подмигнул:

– Сколько твой «баклажан» весит? Килограммов десять?

– Одиннадцать, – машинально поправила Катя, с удовольствием отмечая, как здорово он это подметил: Боб в лучшие времена в самом деле походил на блестящий, упругий баклажан со спелой круглой попой.

– Навались на него сверху, чтобы он как будто у тебя под мышкой лежал. Одной рукой будешь держать за морду, другой – за шею и голову. Сейчас мы ему рот завяжем. Чтобы не цапнул. – На морду осторожно опустилась мягкая бинтовая петля. – Наркоз у нас с тобой короткий, но должны успеть. Погнали, что ли?…

Боб дернулся от укола, но, бережно оглаживаемый Катей, лежал тихо, постепенно засыпая. Катя же ловила себя на глупых и совершенно неуместных мыслях о том, что будет все испорчено, если войдет Лорик, даже если со всех ног бросится помогать. Вот еще, сестра милосердия выискалась!.. Сами справимся. В наших отношениях Лорику места нет.

Катя отстраненно наблюдала, как красиво и ловко работает Поярков, накладывая шов за швом. Иногда он разгибался от стола, хмурился, что-то прикидывая и бормоча себе под нос:

– А если так? Здесь тянуть не будет?… Нет, не должно у нас нигде тянуть… Так, с краю один наложим… Катя, чуть голову ему поверни… Молодец.

Она готова была выполнять все его приказания, лишь бы еще раз услышать от него: «Молодец». Крупные мужские руки с сильными ловкими пальцами мелькали, порхали двумя легкими бабочками над собачьей головой, изредка касаясь Катиных побелевших от напряжения пальцев.

– Кать, дай москит, – попросил он так, как если бы многие годы, изо дня в день, стоя у операционного стола, просил Катю об этом.

Она сразу вспомнила этот маленький зажим с особым образом изогнутыми губками и так же спокойно, с деловитой готовностью протянула его.

На тыльной стороне его ладоней Катя разглядела темные жесткие волоски, загущавшиеся и удлиняющиеся вверх по рукам. Разглядела она и косенький, полумесяцем, шрамик на указательном пальце. Она точно знала, как в этих руках можно быть абсолютно спокойной и даже счастливой.

Наблюдая за тем, как вяжутся узелки последних швов, отрезаются одним махом ножниц хвостики ниток, Катя не сомневалась, что все теперь будет хорошо. По крайней мере, с Бобом. И как здорово, что именно Поярков встретился сегодня на ее пути. Поярков-Доярков, ювелир из Кейптауна. Ох, он же говорил, что ювелир. Говорил, что он делает… ну да, красоту своими руками. Только он наркоторговец, и его убили несколько месяцев назад. Должен сейчас на кладбище лежать…

Катя чувствовала, что сходит с ума.

– Этого не может быть. Этого просто не может быть, – с заунывными интонациями профессиональной кликуши бормотала она чуть слышно, всем телом наваливаясь на Боба, почти теряя сознание от пережитого волнения и страха за то, что только предстоит узнать.

В воздухе разливался сладкий аромат какой-то жидкости, обильно поливаемой на рану.

Поярков ловко и чувствительно ткнул Катерину локтем в бок.

– Не спать, в обморок не падать, – строго приказал он. – Ну же, Катерина, огурцом ведь держалась!..

Поярков в последний раз полюбовался выполненной работой, внимательно поглядел Кате в глаза и широко улыбнулся.

– Вот и все. Готово. Будет, как новый. Почти, как новый, никто и не заметит, – хрипло подытожил он.

Катя преданно посмотрела ему в глаза и только сейчас увидела, что никакие они не карие. Они глубокие серые. С ровной щеточкой ресниц. Его глаза. Глаза, в которые так чудесно было смотреть много-много лет назад в осеннем яблоневом саду. Целую жизнь назад. И руки Его. Как она могла раньше не видеть, что это Его руки?… Как страшно…

Как не хочется ничего знать, выяснять, разочаровываться. А хочется назад, в осенний сад с неповторимым ароматом яблок, с доносящимся с ветром горьковатым запахом жженых листьев и грибного леса.