Убийство девушку не красит

Главный парадокс заключался в том, что попасть сюда было в тысячу раз проще, чем выйти. Сепаратные переговоры, проведенные со власть предержащими, четко давали понять, что для общества Катерина не опасна, а между тем каждый новый день был похож на предыдущий. Оставалось только ждать, и ожидание это было таким нестерпимым, таким томительным, безнадежным до безразличия…

Но в один из душных, перегретых городским солнцем дней дверь в камеру отворилась с привычным звуком, и безразличная ко всему, отчаявшаяся Катя услышала наконец:

– Миронова, с вещами на выход…

Благодаря упорству и убедительности Зернова гражданка Миронова была выпущена на свободу под залог и под подписку о невыезде, с обещанием являться в органы правосудия по первому же требованию.

17

– Черт!.. Черт, черт, черт!.. Черт побери! – бормотала себе под нос Катерина, задыхаясь, изо всех сил карабкаясь вверх по осыпающемуся песчаному склону, цепляясь за тонкие, выступающие из песка корешки травы и корявые корни одинокой сосенки, вздувшимися венами проступающие сквозь песок.

Пол-лета как вернулась она к привычной, нормальной человеческой жизни. Нормальному быту, обычным проблемам. Очень боялась, что с ней будут носиться как с больной, прокаженной, ущербной. Еще бы, в тюрьме побывала… Именно так, кстати, сама себя поначалу и чувствовала. Еще больше боялась, что станут расспрашивать до мельчайших подробностей, копаться в ее поступках, ища им объяснения и оправдания, препарировать ее мироощущение.

Но ничего такого не случилось. Все посвященные сердечно, радушно, но деликатно коротко поздравили с освобождением, поприжимали к груди, похлопали по спине с еще сильнее проступившим позвоночником и тут же сделали вид, что все забыли. Иногда даже становилось обидно: могли бы и подольше понянчиться, погоревать, пошевелить слегка затянувшуюся рану. Все ж таки из тюрьмы вышла!..

Прежние горести и унижения, однобокие впечатления забывались очень быстро, вытесненные каждодневными, будничными делами. Офис, дом, дача… Всюду требовалось поспеть. За всем углядеть. Впервые за несколько лет Катя никуда не ехала, не собирала и не разбирала вещи – подписка о невыезде висела дамокловым мечом. Пришлось приспосабливаться.

Заморевич не беспокоил, к себе не вызывал, и от этого становилось только еще хуже – уж лучше бы тормошил и названивал, тогда, может быть, хотя бы создавалось впечатление, что дело продвигается и что-то делается для поиска убийцы гражданина Пояркова.

Катя быстро начинала беспричинно злиться, от пустяков заводилась с полуоборота, срывалась на близких. От сознания собственной черствости злилась еще больше, вспыливала еще быстрее…

После корила себя, ругала последними словами. Бросалась с неловкими извинениями, неуклюжими реверансами и от бессилия глухо плакала по ночам в подушку. Пыталась даже следовать советам из гламурных женских журналов – в борьбе со стрессом ухаживать за собой. Сделала новую прическу, новый маникюр, ублажала себя у косметолога и в примерочных магазинов. Потратила кучу денег, но все равно мало помогало. Новый имидж не радовал, обновы сиротливо висели в шкафу.

По-прежнему Катя чувствовала себя механизмом, в котором поломалась какая-то не самая важная шестеренка: вроде бы еще крутится, но уже не так, как должно…

Последним экспериментом по налаживанию мира в душе стала поездка на дачу к Павлову. Сам Павлов с семьей отбыл отдыхать в Черногорию, а чудесный загородный дом на берегу залива оставил на Катино попечение.

По-честному, попечения ее здесь вовсе не требовалось, все заботы по охране и поддержанию дома нес на себе шустрый Савельич, мужичок неопределенного возраста, чистенький и трезвый любитель философских книг и канала «Культура».

Охранник из Савельича был неважнецкий, как он сам о себе говорил – «соплей перешибешь», да и подвигов по охране частной собственности никто от него не ждал. Для отражения вторжений лихоимцев несли здесь службу ребята покруче. «Наш иностранный легион», – иронично называл их Савельич, практически незаменимый во всех остальных делах: истопить баню, выкосить траву на газонах, полить, прибить, починить, наладить лодочный мотор. Да и много других важных мелких и крупных обязанностей выполнял маленький интеллигентный дедок, незнамо где отрытый Павловым за скромное право круглый год жить в пристройке за баней.

Павлов звал Савельича «наш барабашка», плохо представляя, как обходилась раньше без него семья.

Катя сразу влюбилась в этот дом под старыми скрипучими соснами, в этот берег с песчаным обрывом к воде, в бесконечный пляж с прогретым солнцем серым песком и горячими валунами гранита. И в тишину. Ночью, когда детвора и подростки с трудом загонялись спать, выключалась музыка, стихали натруженные моторы мопедов и скутеров, становилось непривычно тихо, а в раскрытые окна доносился мерный плеск волн, ровное дыхание воды.