Тэрлейн говорил почти автоматически, и инспектор Тейп сломал карандаш.
– Но послушайте, сэр, этого не может быть! – возразил Тейп, заливаясь румянцем.
– Тут все правда, – сказал Фрэнсис с усмешкой. Он становился все более раздражительным. – Ради бога, не начинайте все сначала! Мы все сомневались в этом. Я знаю, так не должно было произойти, но это произошло. Продолжайте, пожалуйста.
– Но я обязан делать то, что обязан, мистер Стайн! – сказал Тейп, постукивая костяшками пальцев по блокноту. – И я не собираюсь получать нагоняй от главного констебля. Здесь, сэр, какая-то ошибка…
– У вас есть еще вопросы? – спросил Фрэнсис. – Доктор Тэрлейн ждет.
Инспектор повернулся к Мэссею:
– Вы подтверждаете все это, сэр?
– Абсолютно все, – ответил секретарь. Он выглядел усталым и вялыми движениями приглаживал свои жидкие волосы. – Я готов дать показания. Итак…
Он подробно рассказал о том, что ушел из столовой до того, как подали кофе, чтобы подготовить письмо. Поднялся наверх, отпечатал письмо, спустился и стал искать своего работодателя. Это было где-то после половины десятого. Когда он сказал о том, что вошел следом за лордом Рейлом в Оружейный зал, инспектор Тейп подался вперед:
– Скажите, он выглядел… расстроенным, сэр?
– Насколько я мог судить, весьма расстроенным. Освещение было очень тусклым, горела лишь одна лампа. Я не включал верхний свет, он всегда запрещал делать это. И потом, я общался с ним всего минуту. Но он определенно находился в состоянии шока.
– И что именно он вам сказал? Пожалуйста, поточнее, – предупредил инспектор.
Мэссей нахмурился:
– Это-то я и пытаюсь вспомнить весь вечер. Что-то типа «они взяли жемчуг» или «украли жемчуг», что-то вроде этого. Затем я попросил его подписать письмо.
– Он не сказал, кто это «они»?
– Нет, не сказал.
– А что он сделал потом?
– Потом он выставил меня за дверь и захлопнул ее. Больше я ничего не видел.
Инспектор написал что-то в своем блокноте, а потом почесал карандашом лоб.
– Сэр, у вас нет никакой идеи насчет того, зачем он пошел в Оружейный зал? Он не говорил, а?
– Нет, не говорил.
– Ах вот как. – Инспектор сделал новую запись. – Насколько я понял, – продолжал он, – насколько я понял… Мистер Тэрлейн сказал, что мисс Патриция Стайн находилась в этом зале в момент, когда был убит ее отец. Так? Она наткнулась на его тело. Ну тогда…
Мэссей, обменявшись с Фрэнсисом взглядом, переминался с ноги на ногу. Положение становилось все более затруднительным. Понятно, что им надо было договориться обо всем заранее, если они хотели, чтобы Патрицию оставили в покое.
– Что она там делала? – потребовал ответа инспектор.
Мэссей отвел взгляд.
– Что делала? Рассматривала оружие. Мы… мы часто так делаем.
Последняя ремарка прозвучала неубедительно. Тэрлейн подумал, что Мэссей не умеет лгать и что ему лучше быть поосмотрительней.
– В темноте? – Инспектор вскинул брови.
– Почему в темноте? Там горела одна лампа. По-моему, я говорил вам, что его светлость запрещал всем нам включать там свет.
– А вы, значит, это сделали, – сказал инспектор, вращая глазами. Он откашлялся и нахмурился. – Так все-таки… вы видели ее, сэр?
– Да нет! Не видел. Этот зал имеет в длину девяносто футов, и я с трудом разглядел там ее отца. А она была в другом конце зала, как вы понимаете.
– Но когда вы пришли туда, вы осмотрели весь зал, так ведь? Вы искали его светлость, видели ее?
– Я же вам сказал, и возможно, что я не дошел и до середины зала. Я просто окликнул ее отца и…
– Вот как! – воскликнул инспектор, начиная закипать. Его лицо побагровело, взгляд стал пристальным. – А разве она бы не откликнулась?
– С какой стати? – пожал плечами Мэссей. – Я не ее звал, как вы понимаете. Кроме того, если она была в дальнем конце зала, она могла не услышать меня. Из-за шума водопада. А если она бродила среди этих стеклянных шкафов, она бы меня даже не увидела.
Инспектор уставился на него.
– Мы должны побеседовать с мисс Стайн, – медленно сказал он. – Не сейчас, сэр, – махнул он рукой Фрэнсису, который собирался возразить. – Завтра. Но как можно скорее. Она, возможно, видела, как убивали ее отца?
Это вопрос не был адресован кому-то конкретно, и ответил Фрэнсис:
– Инспектор, вы же здравомыслящий человек. С богатым воображением. Разве не так?
Тейп снова откашлялся.
– Возможно, сэр. Возможно, я такой. – Он был явно польщен и крутил свои усы. – Что бы я хотел знать…
– Вы никогда не испытывали давления общества? – прервал его Фрэнсис. – Вам никогда не хотелось остаться одному, наедине с самим собой? Уединиться, так сказать… Вот так и Патриция… Она, уединившись, размышляла. Вы когда-либо были невосприимчивы к звукам извне?..
Тэрлейн попытался представить Патрицию размышляющей и нашел это затруднительным. Романтическая картина, нарисованная Фрэнсисом, была совершенно неубедительной, к тому же он говорил чересчур пафосно. Тэрлейн взглянул на лицо Кестевана. На нем, казалось, было написано: «Уж не собираются ли они говорить о моих любовных романах?» Он был явно обеспокоен этим. Тем не менее актер вынул карманное зеркальце и придирчиво взглянул на концы своего галстука.