Убийства в Чумном дворе

– Потом я прочитал все об этой комнате и продолжал задавать вопросы. Во-первых, почему вокруг было чертовски много крови? Да, слишком много крови, Мастерс. Возможно, этот невротик Дарворт возомнил себя мессией и решил не на шутку рискнуть здоровьем, дабы прославиться на весь свет, заманить в ловушку девушку Латимер, потешить свое эго… Уж не знаю, что еще. Притом что он был богат… как бы позволяющий себе осоловеть от фимиама пророк, упивающийся звуком собственного голоса. Но повторяю, сынок, было слишком много крови.

Г. М. поднял голову. Он впервые заговорил со странной улыбкой на крупном лице – его маленькие глазки пристально смотрели на Мастерса.

– И тогда я вспомнил две вещи, – тихо сказал Г. М. – Я вспомнил про осколки большой стеклянной бутылки в золе камина, где им не следовало находиться, и про труп кошки с перерезанным горлом под лестницей в большом доме.

Мастерс присвистнул. Майор, начавший было вставать, снова сел.

– Хм, – сказал Г. М., – хм, да. Я дозвонился до твоего эксперта, Мастерс. Я был бы очень удивлен, если бы большая часть этой крови оказалась не кошачьей. Это была часть декорации. И теперь ты поймешь, почему там было так чертовски много крови – без каких-либо следов или отпечатков пальцев, как в случае, если бы убийца действительно преследовал Дарворта и пырнул его. И я также продолжал спрашивать себя, почему там было так жарко натоплено? Дарворт мог бы принести кровь под пиджаком в плоской бутылке, и ему бы не понадобилось много времени, чтобы художественно расплескать ее на себя и на пол – получилась бы очень эффектная картина. Но ему пришлось держать кровь в тепле, чтобы она не свернулась. Может, по этой причине и растопили камин, а может, и нет. Так или иначе, размышляя об этом вареве, я сказал себе: одежда этого человека была изрезана в клочья, он был весь в крови, и когда он упал на пол, очки воткнулись ему в глаза. И несмотря на все великолепие и наглядность декораций, сказал я себе…

– Подождите немного, Г. М.! – прервал я его. – Вы говорите, Дарворт убил кошку?

Г. М. хмыкнул, близоруко озираясь, чтобы понять, кто ему помешал.

– О, это ты! Да, именно так.

– Когда он это сделал?

– Ну, когда он послал молодого Латимера и бедного старого Физертона привести в порядок его домишко – они потратили на это достаточно времени. А он, понятно, как бы отдыхал. А теперь помолчи и…

– Но разве он бы не запачкался кровью?

– Конечно запачкался бы, Кен. И был бы как красный мак. Видишь ли, он намеревался обрызгать себя позже, и чем более наглядно, тем лучше. А тогда он просто надел пальто и перчатки, чтобы скрыть пятна крови. Заметь, он не вернулся в гостиную, где при приличном освещении все можно было бы разглядеть и что-то заподозрить. О нет. Он выбежал и весьма поспешно приказал себя запереть в том домишке… Так о чем я говорил?

Г. М. сделал паузу, его маленькие глазки уставились в пространство. Он медленно произнес:

– О боже мой. – И опустил кулаки на стол. – Говорю же, вы, ребята, взбадриваете меня, без дураков. Я просто тут кое о чем подумал. О, это плохо. Очень плохо. Ладно. Позвольте мне продолжить. Так на чем я остановился?

– Ближе к делу, – проскрежетал майор, стукнув тростью об пол. – Все это чертова чепуха, но продолжай. Ты говорил о ранах Дарворта.

– Именно о них. Да. Хм. Что ж, сказал я себе, не обращай внимания на декорации. Из-за всей этой крови и искромсанной одежды только и разговоров было о том, как ужасно он изрезан. Но, не считая одного прямого удара, который убил его, насколько серьезными были его раны? А? Понимаете, суть этого кинжала в том, что он ни в коей мере не является режущим оружием. Шилом, каким бы острым оно ни было, ничего не разрежешь. Старине Дарворту пришлось воспользоваться им ради легенды о Льюисе Плейдже. Но что же с ним случилось на самом деле? Я запросил полный отчет о вскрытии. У него были три весьма поверхностные раны – на левой руке, бедре и ноге. Такие царапины невротик мог бы сделать себе сам. Я думаю, Дарворт набрался смелости и сделал это, а затем испугался и хотел, чтобы сообщник ткнул его в спину. Это могло бы объяснить, что были слышны какие-то его мольбы. Возбуждение, должно быть, к тому времени немного спало. В состоянии нервного перенапряжения ему было почти не больно. Но сообщник должен был нанести ему раны, на которые сам он был не способен. Итак, один тычок кинжалом в мягкие ткани над лопаткой. И еще один удар вскользь сбоку вдоль спины, и очень неглубоко. И это все, что требовалось от сообщника…

На столе Г. М. пронзительно зазвонил телефон, и, кажется, все мы вздрогнули. Г. М. выругался, погрозил аппарату кулаком и некоторое время что-то говорил ему, прежде чем снять трубку. Потом он сразу же заявил в трубку, что занят, проворчав, что судьба Британской империи никак не зависит от этого звонка. Затем из трубки послышался резкий голос. На лице Г. М. появилось суровое выражение удовлетворения.