Убийства в Чумном дворе

– Кашель. Со свистом! Кхе-кхе-кхе! Кашель. Ты весь день кашляешь, поднимая пыль. Прошлой ночью тоже кашлял?

Физертон уставился на него.

– Конечно, – с пафосом ответил он, как будто гордился подобным достижением. – Но, черт возьми, я не думаю, что сейчас подходящее время для обсуждения моего кашля. Мне неприятно это признать, Генри, но ты нас предал. Я больше не собираюсь все это слушать. Черт возьми! Черт возьми! Я должен быть в Беркли на коктейле. Уже опаздываю. Желаю всем доброго вечера.

– Уверен, что не хочешь выпить? – рассеянно спросил Г. М. – Нет? Извини. Ну… э… до свидания.

Дверь захлопнулась, и Г. М. поморщился. Затем он по-совиному моргнул и с любопытством покачал головой, как будто ему пришла в голову какая-то загадочная мысль, которой он пытался найти подходящее место. И потом внезапно процитировал:

– Ты старик, – ухмыляясь, заметил юнец,
– Растолстел, опустился, зачах,
Но зачем совершил, расскажи наконец,
Ты обратное сальто в дверях?[16]

– Что? – переспросил Мастерс.

– О, я просто подумал… не важно. Давай посмотрим: я родился в семьдесят первом. А это значит, что Билл Физертон родился в шестьдесят четвертом или шестьдесят пятом. И откуда у него столько энергии, а? Сегодня вечером будет, черт, танцевать в ночном клубе. Si la jeunesse savait, et si…[17] И да… Ба. Продолжай, Мастерс. Ты заходил в дом Дарворта вместе с адвокатом. Расскажи мне об этом.

– Чарльз-стрит, дом двадцать пять, – поспешно заговорил Мастерс. – Стиллер, Макдоннелл и я отправились туда. Очень тихое достойное место. Ставни закрыты. Этот дом у него уже около четырех лет. Единственный, кто там жил, – это его слуга, вроде дворецкого. Как я понял, Дарворт редко бывал дома. Раньше у него был и шофер, но последние несколько лет он сам водил машину.

– Этот дворецкий, он?.. – поднял брови Г. М.

– Н-нет. Я бы сказал, что с ним все в порядке, сэр. Отличные рекомендации. Он назвал имя человека, на которого раньше работал, тоже в Мейфэре. Тот позвонил ему, как только о смерти Дарворта написали в газетах, и предложил вернуться на старое место. Мы проверили. Так и есть.

– Ага. Моя жена такая же. Не полагайся на сплетни, Мастерс.

– Я так понял, что он занял это место потому, что тут у него было много свободного времени. Уловили, сэр? Я спросил его о посетителях и спиритических сеансах. Он сказал, что знал об интересе Дарворта к оккультизму. Но всякий раз, когда должен был состояться спиритический сеанс, ему давали выходной. Внутри дом мрачный, как музей. Каминов нет, всего несколько жилых комнат, полно всяких дурацких картин и скульптур. Мы поднялись наверх, в спальню и гардеробную Дарворта, и Стиллер открыл стенной сейф в гардеробной. Там было мало интересного – Дарворт очень заботился о своих бумагах или же хранил их где-то в другом месте. Потом мы пошли в комнату для спиритических сеансов. – Лицо Мастерса стало насмешливо-удивленным. – Это было большое помещение под самой крышей. Черный, мягкий, как пух, ковер и занавешенный альков, в котором мог сидеть медиум. Ох-хо-хо! А потом, сэр… признаюсь, что мы испытали чуть ли не шок. Внезапно наткнулись на нее – сидит, откинув голову на спинку кресла, и вертит ею так, словно ей больно, а в окнах только этот тусклый свет… Честно скажу, готов признать…

– На кого наткнулись? – спросил Г. М. и открыл глаза.

– Именно это я и собирался вам сказать, сэр, когда зазвонил телефон. На леди Беннинг. И она стонала.

– О да. Да. Что там делала леди Беннинг?

– Я не знаю, сэр. Она несла какой-то бред о том, что это комната Джеймса и что мы должны убираться куда подальше. Портер – это тот человек, дворецкий, – клялся, что не впускал ее в дом. Потом она начала проклинать нас. Боже ты мой, это было ужасно, сэр! То есть она леди, утонченная и все такое… Тут, знаете, поневоле оторопь возьмет. И к тому же пожилая леди… От этого было только хуже. Мне стало жаль ее, потому что она сильно хромала, когда поднялась с кресла. Но никому не позволила помочь себе и снова села… Что ж, мы не могли попусту тратить время, нам пришлось заняться этой комнатой…

– В каком смысле заняться комнатой? Как?

Снова легкая, сдержанная усмешка Мастерса.