Зоолог Рулье! Задолго до Дарвина профессор Рулье развивал прогрессивную идею эволюции животного мира. И хотя он вел свой курс не на юридическом факультете, будущий юрист Ушинский спешил в аудиторию. Энтузиаст-профессор Рулье, который, кстати, тоже прекрасно читал лекции, — его называли «московским Цицероном», — привлекал студентов в летние каникулы к половым научным работам. Ушинский интересовался и палеонтологическими разысканиями.
Так занимался он, не щадя сил. С детства болезненный, подверженный простудам, он чувствовал себя в московском климате хуже, чем в более теплом новгород-северском. За зимние же месяцы он сильно «выдыхался», слабел, начинал кашлять, поэтому с нетерпением ждал каникул, чтобы поскорее уехать на хутор отца, где на лоне природы можно было отдохнуть и окрепнуть. Он возвращался осенью действительно окрепшим, посвежевшим. И с новым упорством брался за учение.
Последние годы пребывания в Москве внешне мало чем отличались от предыдущих — те же библиотечные залы, книги, занятия с учениками. Но работа внутренняя, духовная была наиболее насыщенной и содержательной. Его тетради этих дней испещрены выписками из книг на самые разнообразные темы — тут и «История римского права в средние века» Савиньи, «История английской революции» Дальмана, сочинения политэкономов, труды по государственному праву, географии, статистике… Поразительны его увлеченность и работоспособность.
Считая нужным взяться за самовоспитание, он тут же составил «Рецепт» из десяти пунктов. В пункте первом — «Спокойствие совершенное, по крайней мере, внешнее», во втором — «Прямота в словах и поступках», затем идут — «Обдуманность действия, решительность». «Не говорить о себе без нужды ни единого слова» — пункт пятый; «Не проводить времени бессознательно» — пункт шестой, с уточнением: «Делать то, что ты хочешь, а не то, что случится». «Ни разу не хвастать ни тем, что было, ни тем, что есть, ни тем, что будет» — пункт девятый.
Все последующие многочисленные записи в дневнике свидетельствуют о непрестанном стремлении Ушинского во что бы то ни стало выполнить самому себе предписанное. «Погрешил против первого номера, разгорячился», — с досадой отмечает он. «Ошибка против пятого правила». «Соврал без нужды». «Тщеславие разгулялось, и нарушил два правила». «Врал!» Там каждодневно укоряет он себя за промахи в поведении и радуется, избегая дурных поступков, хотя и за это не склонен себя хвалить. «Кажется, я сегодня не погрешил ни против одного из моих правил, но это, должно быть, оттого, что я сегодня никого не видел, кроме моих учеников».
И постоянны раздумья о жизни — постижение сути собственного назначения на земле. Самая первая запись в дневнике — 13 ноября 1844 года — начинается так: «Приготовлять умы! Рассеивать идеи! Вот наше назначение. Мы живем не в те годы, чтобы могли действовать сами».
Это горестное признание вырвалось у него за месяц до девятнадцатой годовщины декабристского восстания. Оно и воспринимается как убеждение молодого человека, живущего в эпоху, когда ясно видно, что невозможно изменить общественный строй России какими-либо решительными действиями немедленно. Русское общество только пробуждалось к жизни, и еще не пришла пора повторить дерзость героев — попытку повернуть ход русской истории. «Не будем спешить, — писал Ушинский, — побуждаемые эгоистической жаждою вкусить от плодов дел наших! Будем нести гнет, от которого избавим наших потомков… Будем трудиться над построением чудного здания, которому внуки наши дадут свое имя, пренебрегая насмешками, вытерпевая гонения, жертвуя всем… отказавшись совершенно от самих себя». Ушинский соглашался отдать всю свою жизнь потомкам, обрекая себя на безвестность, отказываясь от тщеславного желания прослыть героем, не ожидая сегодняшней награды.
«Укажем разумную цель, откроем средства, расшевелим энергию — дела появятся сами».
Так оформилась у него идея просветительства: «Приготовлять умы! Рассеивать идеи!»
Чем же хотел он заняться конкретно? Вновь приходит мысль посвятить себя истории. «Меня теперь совершенно занимает план, который, если я его приму, должен определить цель всей моей жизни: именно — написать историю так, как я ее понимаю».
«Но угадал ли я свое направление? — тут же спрашивает он себя. — Но леность ли только гонит меня от поприща фактической деятельности? Не сделал ли бы я для России больше здесь, нежели написав историю? Доставит ли она что-нибудь незрелому народу?»
Последняя запись в дневнике 1845 года звучит так: «Все учреждения, а следовательно, и полицейские, должны быть народными и по их направлению, и по их форме». Эти слова немецкого философа Роберта Моля Ушинский выписал потому, что мечтал о государственном устройстве, при котором могла бы осуществиться полная гармония государственной и народной власти.