Убайдулла-наме

Несчастный государь, выпив принятое им из рук судьбы, этого насильника-виночерпия, питье раскаяния, погрузился в море растерянности и скорби. Ему вспомнилось: “Я хотел постараться медленностью исправить сооружения врагов, но, увы! я не знал, что поступать снисходительно и ласково со змеею и нежно гладить руку с мечом, достойно порицания и упрека”.

Стихи:

Почему умный человек совершает такое дело, которое приносит раскаяние?
Если можешь, проведи сегодня оросительный канал,
Ибо, когда огонь разгорится, он сожжет мир.
Не допускай, чтобы натянул тетиву лука
Враг, так как он может поразить [тебя] стрелою.

И сколько государь не смотрел вокруг себя, он не нашел ни одного преданного человека, который бы помог ему в этом случае.

Двустишие:

/231а/ Не имею я ни одного сердечного друга, которого я мог бы попросить быть полезным в моем деле!
Нет у меня никого, кто разделил бы со мною горе, которого бы я спросил, что он думает о мыслях, терзающих мое сердце!

С гневом посмотрев на Туракули, государь сказал: “Куда делись все калмыки, про которых, ты говорил: “Я вооружил их и снабдил всем необходимым”?... Что сталось с ружейными стрельцами, которых ты расхваливал, что они-де и в темную ночь попадут в глаз муравья и змеи? Эх, ты, рабское отродье, презренный безумец! Больше всего ты виноват в том несчастье, в котором я очутился”. И государь ударил Туракули в горло, как копьем, бывшею у него в руке стрелою и ранил его.

Затем он сказал: “Не найдется ли кто-нибудь из присутствующих Здесь слуг стражи, который бы посоветовал что-нибудь в этом случае?”

Джанибек ишикакабаши из племени бахрин и Мухаммед Шакир мирахур из племени сарай, которые были в то время в ночном карауле и соблюдали признательность государю за его хлеб-соль, доложили следующее:

“Наше мнение [всегда] было таково, что сосредоточию вселенной в самом начале, особенно после происшедшего в Самарканде, нужно было проявить должную осторожность и предусмотрительность и быть готовым к этому ужасному событию, — о чем неоднократно докладывалось [вашему величеству], — таким же образом, как это известно [из /231б/ истории]. Ибрагим имам первый раз, когда посылал в Хорасан эмира Абу Муслима, дал ему напоследок такое наставление: “Если ты хочешь, чтобы продолжались [твои] речи с требованием и важные дела осуществились бы сообразно [твоему] искреннему желанию, ты постарайся уничтожить каждого, кто возбуждает в тебе сомнение и кого ты подозреваешь в злых умыслах, потому что одна из мер предосторожности у государей такова:

Двустишие:

К кому у тебя не лежит сердце,
Ты удали его поскорее со сцены.

Точно также говорят: “Средство против [нежелательного] события нужно употреблять до его наступления”. Все это видно из рассказа о змее и о всаднике на верблюде. Сладкоречивые рассказчики так повествуют в книге “Сияния звезды Канопус”[361]. Один человек, ехавший на верблюде, в своем пути достиг места, где останавливался какой-то караван, который разложил костер. После его ухода порывы ветра раздули пламя, которое подожгло бывшие здесь лесные заросли. В них находился /232а/ грамдный змей и большая ядовитая ехидна, которые [мечась в пламени], никакого выхода из него не могли найти; они были близки к тому, чтобы изжариться подобно рыбам. Змей, увидев всадника, сказал:

Стихи:

Что станет, если ты по [своему] милосердию окажешь милость
И разаяжешь узел нашего безвыходного положения?

Всадник был человек богобоязненный; он почувствовал сострадание к положению змея, взял бывшую у него торбу, надел на конец палки и протянул с верблюда к змею. Тот воспользовался этим случаем и влез в торбу. Человек вытащил торбу из огня и, открыв ее, сказал змею: “Ну, иди, куда хочешь!”. Змей ответил: “Оставь эти слова! Я никуда не пойду, пока не ужалю тебя и твоего верблюда”. — “Я сделал тебе добро, вытащив тебя из пламени, — сказал человек, — неужели воздаянием мне за это послужит то, что ты сказал?”

Двустишие:

С моей стороны было проявление верности,
К чему же с твоей стороны такое мучительство?

Змей ответил: “Да, ты сделал добро неуместно и проявил сострадание не заслуживающему того, чтобы оно осуществилось. Наконец, /232б/ ты сам знаешь, что я — проявление зла и, кроме зла по отношению людям, ничего доброго от меня и представить нельзя.