У темного-темного леса

Внизу под зычные окрики директора Одрана, не пожелавшего полностью оставить свои прежние обязанности, метались по полигону боевики.

— Соскучился по занятиям? — Целительница проследила за моим взглядом.

— Пожалуй. Но сдается мне, я еще об этом пожалею. — Я выпрямился и окинул ее насмешливым взглядом. — А ты чего не грызешь гранит целительской науки?

— Меня наставница Мадален отпустила! — Шела гордо вздернула нос, но потом тут же его опустила и пробормотала едва слышно: — В обмен на пять отработок.

…у нее губы горчили, а волосы пахли полынью. И запах этот не выветривался даже зимним порывистым ветром. Даже всей прочей гадостью, в которой она так любит измазаться под предлогом наведения красоты…

Ладони пробрались под шубу, чтобы стиснуть крепче, прижать плотнее.

— Ага! — Шела качнулась назад, в карих глазах плясали искры смеха. — Замерз! Вот и нечего об меня руки греть!..

Я тряхнул головой, отгоняя эти воспоминания. Переступил с ноги на ногу в своем неудобном схроне. Соберись, наемник, сосредоточься.

Ужасно хотелось повести затекшими плечами, и как-то сменить позу, чтобы избавиться от упирающегося в бок камня. Но за то время, что я тут стоял, все варианты были уже перебраны и лучшего не найдено. Еще немного. Награда того стоит.

А время шло и мысли текли, перескакивая с одно на другое. С приятного на не очень. Интересно, так ли мучился поджидая меня в подвале тот тип, директорский паук, как назвала его Шела? Еще долго я чувствовал себя полным идиотом после того, как купился на переданную мне записку Паскветэна с просьбой помочь ему в небольшом деле. Где она была та хваленая воинская интуиция, когда на голову обрушился мощнейший удар?..

Шаги.

Все постороннее из головы улетучилось. Я даже дышать перестал, а оттого стук собственного сердца, которое, увы, приостановить было нельзя, казался просто оглушительным. Быстрее и быстрее. Кровь ускоряла свой бег по жилам, разнося по всему телу подзабытый азарт и пьянящий кураж.

Ближе. Еще ближе.

Жертва показалась в поле зрения. Рывок — и она, не успев издать ни писка, бьется в захвате. Со стуком-шелестом разлетелись по полу свитки. Рот зажат ладонью, тело придавлено к стене моим собственным немалым весом. В глазах — испуг…

…стремительно сменяющийся бешенством. Из-под ладони раздалось глухое рычание.

Рычи-рычи. Я усмехнулся и с наслаждением впился в белую хрупкую шею, а свободная рука со вкусом прошлась по груди, талии, бедрам, смяла плотную шерстяную ткань зеленого платья и потянула вверх, не обращая внимания на упирающиеся в грудь ладошки и возмущенное пыхтение, щекочущее пальцы.

От пинка я увернулся, но рот пришлось отпустить.

— Кайден!!! Ты что делаешь? — ужом прошипела моя целительница.

— А что, не понятно? — искренне озадачился я и, чтобы прояснить вопрос, обвил ее талию, прижал плотнее и впился новым поцелуем в тонкую кожу прямо под ушком. Лизнул, подул, еще раз поцеловал. Одним словом — увлекся, не особенно обращая внимание на тщетные попытки супруги высвободиться.

— Пусти! Стой! Не смей! Не… вот заболеешь, я тебе это припомню, извращенец!

— Значит, придется следить за здоровьем. — Я подхватил ее и рывком поднял вверх так, что веснушчатый носик оказался прямо напротив моего.

— Нас застукают! — пискнула она, отчаянно цепляясь за мои плечи, оплетая ногами, как дикий вьюнок и совершенно не обращая внимания на неприлично задравшиеся юбки.

— Сюда никто не ходит.

— Услышат!

— А ты не кричи.

— И не собира… а-ах!

— Шела, веди себя тихо! Выдашь нас, как я потом людям в глаза буду смотреть?

— Самодовольно, — фыркнула целительница и поерзала, устраиваясь: если уж быть невинной жертвой — так с удобствами! Тело на это ерзанье отозвалось совершенно однозначно.

— Пожалуй.

Ну а чего я буду врать родной жене?

— Нахал.

— Отпущу.

— Только попробуй!

Шела зря боялась. Никто не обратил внимания на тихую возню и жаркий шепот в темном школьном закутке.

— Я тебя однажды покусаю, — остаточно ворчала себе под нос целительница, ползая вместе со мной по полу и собирая раскатившиеся свитки. Наставница Мадален попросила ее отнести их после занятий в библиотечную кладовку, которая в этом тупике и находилась. Потом она подумала и уточнила: — Больно!

— Кусай, — благодушно согласился я.

— И стукну!

— Хорошо.

— И папе нажалуюсь!

— Он мне посочувствует.

— Это потому, что вы сговорились против меня, — Шела гневно сдула упавшую на лицо рыжую прядку.

— Конечно, сговорились. — У меня определенно было настроение с ней во всем соглашаться. — В коалиции тебя любить гораздо безопаснее!

Она не выдержала, бросилась на меня рыжей кошкой, и несчастные свитки снова покатились по полу под мой громкий хохот, слившийся с завыванием зимнего ветра за окном.

* * *

Лавена парила над Брейденом. Невидимая, неосязаемая, растворившаяся в воздушных потоках.

Вечно зеленый лес, сейчас был укрыт белой туманной дымкой, словно огромной снежной шапкой. Фейри не любили зиму, поэтому она была единственным временем года, которому вход в зачарованный лес был заказан.