У смерти женское лицо

Муфлон не ответил, он все видел сам. В зеркале заднего вида маячил хлебный фургон, неуклюже ерзая, он тоже разворачивался поперек дороги. Шанс у них был, и неплохой: водитель «Лендровера» второпях слишком сильно подал машину назад, так что слева, со стороны капота, оставался узкий просвет. Правда, с той стороны на обочине росли какие-то кусты, но, в конце концов, они ехали не на велосипеде — кто-то когда-то задумывал «уазик» именно как вездеход.

Уже устремившись в просвет, Муфлон понял, что свалял дурака — обочина справа была свободна, а что там еще в этих кустах... Но сворачивать было поздно, если только он не собирался проехать прямо сквозь «Дискавери». «Уазик», конечно, был потяжелее велосипеда, но и до танка ему было ох, как далеко!

В лобовое стекло, как первая капля надвигающейся грозы, ударила первая пуля пробив его насквозь и застряв где-то в коробках с грузом, громоздившихся за спиной.

— В санитарную машину стреляете, суки! — заорал Муфлон, и Голый непременно оценил бы шутку, если бы ситуация не была такой дерьмовой... и если бы слова Муфлона были шуткой. Честно говоря, это больше смахивало на бред.

«Уазик» с грохотом зацепил своей плоской мордой квадратный капот «Лендровера», сдвигая его в сторону, и с треском вломился левым бортом в кусты. За мгновение до удара Голый выставил ствол автомата в окно и открыл огонь. Он увидел, как моментально сделалось непрозрачным и обрушилось вовнутрь миллионом осколков лобовое стекло «Дискавери», и понадеялся, что причиненный им противнику ущерб не ограничится только лобовиком. Ответная очередь безопасно пробарабанила по борту. Голый решил, что они прорвались, и они действительно почти прорвались, но чертовы кусты, как выяснилось, скрывали канаву.

— М-м-мать!!! — проревел Муфлон. — Я же видел ее!

«Уазик» накренился на левый борт, скользя по склону в пыли, дернулся, почти выровнялся, но в конце концов медленно, устало завалился на бок, бешено и бесполезно вращая пыльными колесами, которые нехотя остановились, когда Муфлон убрал ногу с педали газа.

Голый в два удара прикладом вывалил лобовик и выкарабкался наружу. Он не стал оглядываться на Муфлона, трудно копошившегося в кабине. Кажется, тот каким-то образом заклинился между сиденьем и рулевым колесом. Сейчас, похоже, было не до взаимовыручки. Дав короткую и бесполезную очередь через плечо, он бросился наверх по противоположному склону канавы, но запутался в кустах и упал, выронив автомат. Он раздумывал, бежать ему дальше или нагнуться за автоматом, не больше секунды, но этого хватило: с дороги, с расстояния в каких-нибудь три или четыре метра, по нему ударили из нескольких стволов. Голый затрясся в сумасшедшем брейк-дансе, щедро разбрасывая вокруг себя обрывки ткани, кровь и мозги. В него стреляли, пока не опустели магазины, так что то, что успокоилось, наконец, на дне канавы, уже очень мало напоминало человека.

Муфлон, оставшийся в кабине «уазика», видел расстрел во всех подробностях. Несколько капель крови и пара комочков того, что он не без оснований считал мозгами своего напарника, упали ему на лицо, но он не стал утираться. Он лежал неподвижно, боясь пошевелиться, чувствуя, как расползается по ногам горячее влажное пятно и теша себя безумной иллюзией — ему вдруг представилось, что, превратив Голого в мясной фарш, убийцы уйдут, забыв о нем. Будь у него время поразмыслить, он понял бы, что это чушь, но и тогда выбор был бы невелик — выскочить под пули с пистолетом в руке или остаться на месте и ждать развития событий.

Он остался на месте. Он даже закрыл глаза, чтобы сойти за мертвого. Это могло бы сработать — на него попало гораздо больше крови, чем ему казалось, если бы кто-то дал себе труд спуститься в канаву и заглянуть в кабину. Он лежал, ожидая хруста веток и шороха шагов, но вместо этого раздался негромкий стук и что-то округлое подкатилось к самому его лицу, слегка задев его щеку холодным краем.

Муфлон осторожно открыл глаза и посмотрел на эту штуковину. Штуковина лежала в сантиметре от его лица, все еще тихонько покачиваясь.

Он открыл рот, собираясь закричать, но не успел.

Граната взорвалась.

Глава 9

Заходящее солнце простреливало кабинет навылет, как вражеский снайпер. Косые закатные лучи, проходя между планками жалюзи, разлиновали стены и пол черно-красными полосами. Насыщенный табачным дымом воздух тоже был черно-красным, полосатым, и это было, черт возьми, красиво и как-то не по-российски цивилизованно. Раньше такое можно было увидеть разве что в каком-нибудь импортном кино про частных детективов в широкополых шляпах и их грудастых девок в облегающих платьях. Но то было раньше, а теперь косо светившее в кабинет сквозь щели в импортных жалюзи солнце было московским, и кабинет располагался в центре Москвы, и люди в кабинете сидели самые что ни на есть русские, но все равно черно-красные полосы на стене смотрелись красиво.

Вот только оценить эту красоту по достоинству было некому.

— Ох, дерьмо, — вздохнул Голова, прикуривая очередную сигарету и морщась от ее вкуса. — Ну, дерьмо. Вот так дерьмо.