У смерти женское лицо

Он повел подбородком, разминая затекшую шею. В кабине «уазика» по-прежнему было нестерпимо жарко и все так же воняло всякой дрянью, но что-то изменилось. Что-то было не так, и через секунду, окончательно проснувшись, Голый понял, что именно его насторожило: в кабине было тихо...

Муфлон перестал петь.

Он сосредоточенно вертел баранку, прищуренными глазами глядя вперед. Голый тоже посмотрел вперед, но почти ничего не увидел. Они двигались в густом, совершенно непрозрачном облаке пыли, словно ненароком заехали в хвост какой-нибудь заплутавшей в дебрях российского бездорожья кометы. Голова кометы маячила метрах в двадцати от них, то возникая, то снова скрываясь в желтовато-серых завихрениях пылевой туманности. Насколько мог судить Голый, перед ними, отчаянно пыля, двигался какой-то фургон — мебельный или хлебный. В общем, происходила обычная дорожная хренотень, и Голый никак не мог взять в толк, отчего у Муфлона вдруг сделалось такое выражение лица, словно он пилотировал горящий бомбардировщик, прикидывая, катапультироваться ему или вмазать по вражеской мех-колонне а-ля камикадзе или, скажем, капитан Гастелло. Впрочем, отчасти Голый был даже благодарен лоху в автофургоне: по крайней мере, он заставил Муфлона замолчать.

— Вот козел, — зевая во весь рот, пробормотал он. — Не пыли, пехота!

— Не нравится он мне, — сквозь зубы отозвался Муфлон.

— Не нравится — не ешь, — лениво и плоско схохмил Голый. — Ну, ты чего? Неохота пыль глотать — обгони его на хрен.

— Не пускает, — коротко и исчерпывающе ответил Муфлон.

— Чего? — не сразу поверив услышанному, переспросил Голый. — Чего-чего? Как это не пускает? Этот валенок решил тут гонки устроить, что ли?

— Хрен его знает, что он там решил, — сказал Муфлон. — Не нравится он мне, и все.

— Так, блин, — протянул Голый. Ситуация складывалась глупейшая, а уж Муфлон в ней выглядел дурак дураком, но именно это и настораживало — Муфлона Голый знал, как облупленного, и привык доверять его чутью, как своему собственному. То что его чутье пока что молчало, ровно ничего не значило, поскольку большую часть событий он, похоже, проспал. Обдумав все это, Голый немедленно ощутил острейшую неприязнь к незнакомому водителю фургона. — Так, — повторил он. — Надо его делать на хрен. Нравится, не нравится, а так мы до завтра никуда не приедем. Смотри, тут вроде поровнее. Давай, Муфлон!

Муфлон дал. Он вдавил педаль газа в пол и слегка подался влево, провоцируя водителя фургона, и тот немедленно клюнул, тоже бросив свою колымагу влево — слишком далеко, и тогда Муфлон, коротко матюкнувшись, заложил крутой вираж и обошел фургон справа. Двигатель «уазика» протестующе ревел, машину трясло, словно она готова была вот-вот с разгона вылететь по касательной за пределы земной орбиты, но пыльный борт фургона — это была хлебовозка, уходил назад с томной неторопливостью, и, взглянув на спидометр, Голый понял, в чем кроется причина этого таинственного явления: их скорость едва-едва перевалила за восемьдесят километров в час. Тут он вспомнил, что едут они не на «Феррари». В следующее мгновение борт грузовика вдруг начал стремительно приближаться, наваливаться серой запыленной стеной, у Голого ушла в пятки душа, а Муфлон, яростно, во весь голос матерясь, рванул руль вправо. «Уазик» наскипидареным козлом запрыгал по обочине, вытрясая из Голого душу, слева в каких-то сантиметрах промелькнула пыльная голубая кабина дизельного "газона а потом колеса снова нащупали дорогу, и теперь уже водителю фургона пришлось глотать поднятую ими пыль.

— Останови-ка, — яростно выдирая из бардачка пистолет, потребовал Голый. — Я ему, козлу, сейчас объясню правила дорожного движения.

— Нет, — сказал немногословный Муфлон, указывая глазами на что-то впереди.

Голый посмотрел вперед и увидел ехавший в сотне метров от них пыльно-серебристый "Лендровер-дискавери ".

— Мать-перемать, — сказал он с чувством. — Не деревня, а какой-то проспект Мира. Этот-то откуда?

— Это местный крутой, — пояснил Муфлон. Он уже понемногу начал отходить и, казалось, готовился снова запеть. Голый с тоской покосился на него. — Он ездил дань с полеводов собирать. Картошкой, блин.

— Очень смешно, — сказал Голый. — До чего Россию довели, пидоры!

Муфлон посмотрел на него с некоторым удивлением — приступы патриотизма у Голого случались реже, чем голосовые связки в заднице, и решил, что настал самый подходящий момент для хорошей песни, но тут маячивший впереди «Дискавери», водитель которого в отличие от Муфлона берег подвеску и, похоже, никуда не торопился, вдруг круто вильнул влево, резко затормозил и, стремительно сдав назад, почти полностью перекрыл дорогу. Дверца его приоткрылась, и Голый увидел, как в руке вылезавшего из машины человека блеснул длинный вороненый ствол.

— Засада, Муфлон! — не своим голосом заверещал он, бросая пистолет в бардачок и хватаясь за лежавший под сиденьем «Калашников» с откидным прикладом.