У роз нет запаха и вкуса

Мать умерла внезапно, она скрывала свою болезнь долгие годы, стремясь подарить ему спокойное детство и юность вдалеке от пороков, похоти и соблазнов светского общества. Отец объявился почти что сразу после её смерти, извлёк его из тишины маленького дома при монастыре, ошеломив грядущими перспективами — и требованиями одновременно. Шила в мешке не утаишь, о незаконнорожденном мальчишке стало известно, узкому кругу — но широко.

Поступление в Академию? Хочешь знаний? Развития дара? Посещения лучшего образовательного учреждения в стране, лучшего индивидуального наставника? Изволь. Но при этом никакого шума, никаких скандалов, порочащих честное имя. Полное подчинение.

И вот он вляпался по полной, не прошло и года…

«Не стройте из себя скромника. Раз уж вы сами не дали мне уйти вовремя…»

Вильему хочется биться головой об стену, но прошло уже шесть лет, и в этом нет никакого смысла — даже метафорически. Воспоминания сыплются, как горох.

Её колючий взгляд, резкие интонации, жаркий шёпот, волосы, прилипшие к вспотевшему лбу, бесстыдные прикосновения. Влажные плечи, руки и губы — на его губах, на его члене, ласки, одурманивающая нежность. Безумное притяжение. Запретное, и от того ещё более невыносимое. Самые первые, самые яркие чувства. Преступное удовольствие. Злость на себя, на судьбу, которой было угодно свести его именно с ней, женой безумного и всемогущего магистра Койно — во всяком случае тогда он казался Вильему именно таким.

И раз за разом калейдоскоп воспоминаний возвращал его в ту ночь в саду Койнохолла. Его глупая детская обида, их разговор о магии разрушения, роза в её руках, поцелуй, непреодолимое влечение. Её слова, от которых сносило голову: «Соври мне, Вильем. Скажи, что влюбился в меня без памяти…». Разрушенная колонна беседки. Истерика Альяны. Он не знает, что лучше, бежать за ней или дать ей успокоиться. Внезапное появление Мортона, магические путы, сковавшие руки — его почти что вышвыривают за пределы ограды имения, прямо в руки троих безмолвных равнодушных ко всему служащих. Кабинет отца. Его лицо — такое чужое, почти незнакомое, с резкими правильными чертами. Его голос — холодный, сухой.

«Я же говорил, никаких скандалов. Как ты мог… Интрижка с замужней женщиной… Ты понимаешь, что… Ты не понимаешь, что… Как ты мог..!»

Вильем не знает, как он мог. Не знает, что сказать. Он не любил этого постороннего человека, восемнадцать лет не появлявшегося в его жизни и в жизни матери, но он был им очарован сперва — его силой, его властью, его уверенностью. И сейчас на миг почувствовал себя ребенком перед всемогущим взрослым, с надеждой на то, что этот взрослый разрешит ситуацию одним взглядом, одним жестом.

Отец выслушал его, не прерывая, но выражение брезгливого отвращения, словно его заставляют копаться в экскрементах, не сходило с его красивого неподвижного лица.

— Ты хочешь, чтобы я заставить Мортона Койно развестись с его женой? — спросил он с таким видом, с которым шестилетнего ребёнка спрашивают, действительно ли он хочет уйти из дома навсегда и жить в лесу или бродячем цирке. — Ты сошёл с ума?

— Но он над ней издевается, он её бьёт, насилует!

— И что?

Вильем смотрел на него, не в силах отвести глаза и в то же время ощущая убийственную силу этого недоброго взгляда.

— Она его жена. Она жива. Это всё не твоё дело. Судя по всему, она это заслужила.

— Он её бьёт! — беспомощно повторил Вильем. — Если бы… если бы маму кто-то бил…

— Мы с твоей матерью не состояли в браке, — ледяным голосом отрезал отец, — но шлюхой, как леди Койно, она не была. Она не изменяла мужу, и свой грех она отмолила. Неуместное сравнение.

— Грех?! — Вильем сам не заметил, как сжались кулаки. — Так ваша связь — это её грех?! Она не могла тебе отказать! А хотела ли она всего этого? Это ты называешь грехом?! Меня? То, что всю жизнь она боялась за меня, то, что она прожила изгоем, в одиночестве, осуждаемая собственной семьёй, соседями? И ты ещё учишь меня? Ты побоялся спорить со своей семьёй, ты её бросил, и при этом…

— Я мужчина. И я её не насиловал. И это вообще не твоё дело. Не смей так со мной разговаривать! — отец сжал зубы и цедил слова по одному, ровно, но зло. И именно в этот момент страх Вильема перед ним вдруг прошёл. Словно он, этот страх был одной из его магических иллюзий и не больше.

— А мои отношения с леди Альяной Койно — не твоё дело, — сказал Вильем. — Не тебе её судить. И если ты не хочешь поспособствовать тому, чтобы в нашей стране, твоей стране, над молодой, беззащитной женщиной не творили…

— У леди Койно хаотический дар, Вильем, — внезапно произнёс отец совершенно другим тоном, всё ещё холодным, но куда более деловым. — Она никогда не выйдет за пределы Койнохолла. И… ты об этом знаешь, насколько я смотрю? Не удивлён? Знал и молчал, подвергая риску свою жизнь ради подстилки? Да прекрати, она замужняя женщина, она старше тебя, это… это немыслимо! Это мезальянс.