У пределов мрака

Внезапно дом зашатался, словно на него налетел торнадо; послышался грохот ударов во входную дверь.

— Откройте! — злобные крики перемежались со стуком.

Я спустился в темный вестибюль; теперь между мной и бушевавшим на улице гневом оставалась только содрогающаяся под ударами дверь.

Раздался пробежавший холодом по спине протяжный вопль, как будто на улице стая волков завыла на новую луну.

— Смерть ему!

Оконные стекла вибрировали, разбрасывая цветные лучи, словно волшебные призмы.

Дверь зашаталась под ударами какого-то тяжелого орудия; мерзкие ругательства, изрыгаемые нападавшими, обожгли мне уши.

Удары топоров и молотов и бешеные вопли сливались в сплошной грохот.

С камина упала статуэтка Будды, подняв облако пыли.

— Ты готов? — спросил меня Боек.

Это был мой одноклассник, мой спутник, мой посредник; он давно напоминал мне доктора Зелига Натансона и кого-то из двух работяг, появившихся у меня с гробом…

Он строго смотрел на меня, и в его голосе пропали нотки иронии. Он тихо произнес:

— Идем, Жак!

— Я иду…Но я устал, очень устал.

Со второго этажа донеслись невнятные жалобы; бесформенная масса скатилась по лестнице к моим ногам.

— Я страдаю, о, как я страдаю! — жалобно стонала груда лохмотьев.

Бледное лицо Боска повернулось к хнычущей грязной куче. Я не заметил жалости на его лице.

— Ты надеешься, что тебе не придется расплачиваться с хранительницей этой двери?

— Оставь его мне, — пробормотала несчастная.

— Нет, — неожиданно прозвучал чей-то безжалостный голос. — Сейчас ты воплощаешь любовь, а через секунду будешь воплощать ненависть.

Я увидел повернутое ко мне странное измученное лицо, по которому словно волны пробегали следы чьих-то мыслей и чувств.

— Берта! — прорыдал я. — Марта!.. Гертруда!.. Ах, Гертруда… малыш…

Я с ужасом отвернулся от страшной раны на горле.

— И дама Буллю, — прохрипел я.

Я увидел невероятные сцены ночных трагедий, услышал хрипы агонии на пустынных улочках, почувствовал запах крови в заброшенных особняках… Передо мной вереницей промелькнули жалкие номера отелей с постелями, залитыми кровью… Я увидел тела уличных проституток, искалеченные умелой рукой и брошенные на поживу бродячим псам на грязных пустырях. Услышал голоса уличных разносчиков газет, выкрикивавших на французском, английском, немецком, голландском или шведском языках новости о преступлениях, обнаруженных на заре.

Внезапно от двери с треском отлетела доска, и через дыру я увидел кипевшую за дверью дикую толпу с фонарями и факелами.

— Идем же, — повторил Боек.

Он схватил Маго, статуэтку из зеленоватого камня, и швырнул ее в окно. Стекло разлетелось на мелкие осколки.

Часы отбили двенадцать серебряных ударов. Я увидел, что за разбитыми окнами простирается туманная дорога, словно пробитая в толще неподвижного дыма, сливающаяся вдали в одну линию, исчезающую в неописуемом красном зареве.

— Смотри-ка, — сказал Боек, — даже здесь встречаются блудные сыны.

Он печально улыбнулся.

— Я иду следом за тобой, — сказал я.

У меня на сердце воцарились тишина и покой.

Я еще услышал, как разлетелась в щепки дверь и в прихожую ворвалась толпа. Но у меня под ногами уже лежала дорога из черного бархата, и рев человеческого бешенства долетал до меня издалека, словно последнее дыхание легкого бриза, пробегающего по ветвям высоких яблонь, четко выделяющихся на фоне тихого вечернего неба.

«ЧЕРНЫЕ ИСКРЫ» Рассказы из антологии

Иблис, или встреча с падшим ангелом

В тот раз, когда судьба впервые свела меня с ним…

Тогда мне было шестнадцать, я еще бегала в короткой юбочке, и у меня была густая грива золотисто-каштановых волос, сиянием окружавших мою голову.

Я не знаю, почему наш преподаватель, славный старикан с всегда набитым табаком носом, страстно любивший античность и клявшийся всегда только Гомером, задал нам такую странную тему сочинения, как «Посещение порта»? Ведь никогда раньше он не позволял нашему творческому воображению блуждать за пределами Фермопил и биографий царей и героев Древней Греции.

Неужели судьба, обычно покорно следующая воле Всевышнего, иногда разыгрывает иллюзорную забывчивость и позволяет себе благосклонно отнестись к проискам Дьявола?

Небольшое судно ожидало очереди перед сухим доком. Оно явно провело много времени в северных водах, и его вплоть до красного пояса на трубе сверкающим слоем покрывали кристаллики соли.

Какой-то мужчина выскочил из рубки, словно выброшенный пружиной, отшвырнул ногой змеившийся по палубе трос и спрыгнул на набережную.

Возившийся возле лебедки выпачканный в масле машинист окликнул его, обратившись к нему на фламандском, как к штурману.

Тот бросил в ответ короткую фразу, прозвучавшую, как ругательство, и машинист исчез.

Перед моими глазами находился ахтерштевень, на котором большими белыми буквами было написано название судна: «Иблис»

Мужчина заметил мой взгляд, присвистнул и сказал:

— Это не так, калоша называется «Ибис». Идиот, которому было поручено написать название, принялся развлекаться и добавил одну букву, испортив название и потратив уйму отличной белой краски.