Я бросился на палубу и был поражен зрелищем нашей шхуны, сильно наклонившейся на левый борт, так что мне пришлось, как и другим матросам на палубе, цепляться за леера, чтобы не скатиться за борт прямо к акулам.
— Клянусь ночным колпаком моей бабушки! — заорал помощник капитана. — Что-то заставляет нас стоять на клотике на одной ноге! Рубите скорее этот проклятый трос!
Эта команда не устроила доктора Лемана, который принялся спорить, ругаться и обещать награду, но судно оказалось в слишком угрожающем положении, так как большая рея принялась чиркать по гребням волн.
— Вы не видите, что «это» хочет нас утопить! — закричали матросы.
— Моя шхуна — достаточно надежная калоша, способная выдержать любой тайфун, — спокойно сказал капитан, — но оно не может сопротивляться «этому». Господин Леман! Нам придется расстаться с вашим тралом.
— Через две минуты я смогу включить автоматику, и свинцовый груз будет сброшен! — простонал ученый.
Трос глубинного трала натянулся, словно струна гигантской арфы, испустив протяжный стонущий звук, повисший в раскаленном воздухе.
— Еще половину минуты!
На наклонившуюся палубу набежала волна, и все матросы бросились спасаться на мачты.
Еще десять секунд, не больше!
Послышался грохот сорвавшихся с места незакрепленных предметов, покатившихся по наклонной плоскости.
Пять секунд! Три! Одна!
Шхуна подпрыгнула, словно пробка, и выпрямилась.
Мы спасены! — заорал господин доктор.
Когда лебедка принялась наматывать трос с приятным для наших ушей урчанием, все, наконец, вздохнули с облегчением.
Подъем трала продолжался шесть часов; мы скоро поняли, что нас ожидает весьма солидная посылка с глубины.
Знаете, в чем дело? — спросил помощник капитана. — Я думаю, что мы поднимаем со дна огромный слиток золота! Рассказывают, что такие слитки усеивают дно океана на больших глубинах. Если это правда, то мы за какой-нибудь месяц достанем со дна с помощью устройства этого проклятого немца уйму золота! А его самого мы бросим в подарок акулам — я не собираюсь делить с ним мое золото!
Наконец трал появился на поверхности.
Мне показалось, что все мы дружно взвыли от ужаса, потому что в стальной сетке оказалась лапа!
И еще какая лапа! Шириной в два столика кабаре, с невероятно длинными изогнутыми когтями, острыми, как бритва!
Когда автомат закрыл на глубине стальные челюсти трала, они перерубили лапу на уровне запястья.
Выбросьте эту дрянь за борт! — рявкнул капитан. — Быстрее! Пока демон, хозяин этой лапы, не вынырнул за своим имуществом!
Взбесившийся доктор Леман выхватил револьвер и принялся палить в капитана, который рухнул на палубу, обливаясь кровью.
Кто-то перерубил трос, и жуткая добыча с громким плеском рухнула в воду, подняв фонтан брызг и кровавую пену, долетевшую до нижних парусов.
Доктора Лемана доставили в связанном виде в Сидней. Он продолжал дергаться, кричал, что видит у нас огромные лапы, и рвался отрубить их.
— Вот и вся моя история, мсье, и я утверждаю, что она правдива на все сто процентов. С тех пор я стараюсь не подниматься на палубу судов, отправляющихся в южные моря; чудовище с отрубленной лапой может в любой момент подняться на поверхность, чтобы рассчитаться с искалечившими его мерзавцами.
Ученые устрицы
Об этой истории все еще вспоминают от Бодуэна до Фальмута, хотя с тех пор прошло немало лет
Это были счастливые времена, когда в Англии нельзя было найти что-нибудь съедобное дешевле, чем устрицы.
Тележки, заполненные этими замечательными моллюсками, с утра до вечера сновали по бедным кварталам и всего за два пенса можно было наесться досыта.
Нужно добавить, что в эти времена устричные отмели у полуострова Корнуолл между Сорлингом и Пензано еще не охранялись сторожевиками из Плимута, и никто не мешал рыбакам наполнять устрицами свои шаланды.
Именно ловлей устриц занимался Боб Крофт, но эта работа не позволяла ему разбогатеть.
Его парусник был жалким тихоходным корытом, и когда он появлялся на рынке в Фальмуте с грузом устриц, то с грустью понимал, что опоздал, и никого его устрицы больше не интересуют.
Однажды, когда он заглянул в один из портовых кабаков, решив промотать последние гроши, ему пришлось после первой кружки пива серьезно задуматься, как исхитриться и наскрести медяков на вторую пинту портера. В этот момент к нему подошел бойкий малый, известный как ярмарочный фокусник.
Они дружно опрокинули несколько кружек старого эля, после чего Боб отправился к себе, и настроение у него было несравненно лучше, чем до таверны.
Через два дня на двери таверны появилась большая черная доска, на которой мелом было написано: