У пределов мрака

На эту драму потребовалось меньше времени, чем ушло бы у Ганса на рассказ о произошедшем; когда удав превратился в груду окровавленных лохмотьев, львица осознала присутствие новой опасности в лице человека, хотя и оказавшего ей неожиданную помощь.

Человек… Постоянный враг, распоряжавшийся страшными невидимыми пчелами, прилетавшими издалека и несущими смерть львам.

Некоторое время человек и лев молча смотрели друг на друга: потом львенок подбежал к Гансу, принялся ласкаться к нему и даже стал кувыркаться, словно приглашая человека поиграть с ним.

Львица заворчала, и ее хвост принялся хлестать зверя по бокам. Очевидно, она была ошеломлена зрелищем игры человека с ее детенышем и растерялась, не зная, как ей поступить.

Наконец Ганс шлепнул в последний раз львенка и подтолкнул его к матери.

Львица схватил детеныша зубами за шиворот и мгновенно исчезла с ним в кустах.

— Я где-то читал, — засмеялся Ганс, — что львы понимают, что человек оказал им услугу и проявляют признательность. Конечно, эта болтовня не имеет смысла, и я напрасно вспомнил эту чепуху.

Кафры так и не вернулись, и Ганс провел почти бессонную ночь возле небольшого костра.

Утром, едва рассвело, Ганс приготовил себе скудный завтрак. Не успел он взяться за бисквиты с копченым мясом, как послышалось рычание, и из кустов показалась львица. Остановившись в нескольких шагах от застывшего, словно статуя, охотника, она пристально смотрела на него, не проявляя при этом ни малейшей агрессивности.

Через минуту львица вернулась в кусты, тут же опять вышла к человеку, затем несколько раз повторила этот маневр, сопровождая свои действия едва ли не дружелюбным рычанием.

Потом она перестала обращать внимание на человека, позвала львенка и скрылась с ним в прибрежных зарослях.

«Как интересно, — подумал Ганс, — охотники, хорошо знающие львов, рассказывали, что это очень умные животные, пожалуй, превосходящие интеллектом некоторых людей. Мне сдается, что свирепая мамаша старалась дать мне понять, что в кустах скрывается нечто, способное заинтересовать меня».

Львы и носороги без особого труда способны проникнуть в перепутанную массу колючих ветвей, тогда как для человека подобное поведение можно считать настоящим подвигом.

У Ганса ушло не менее двух часов на то, чтобы пробраться в самое сердце колючего ада, и все это время он не переставал подсмеиваться над собой, пока не понял, что у львицы были основания приглашать его в заросли.

В самом центре безумной мешанины крючьев и иголок он увидел скелет, возле которого лежали ржавое ружье и кожаная сумка с несколькими десятками громадных необработанных алмазов.

Немного позже он узнал, что это были останки Пита Хоупа, легендарного похитителя алмазов, за которым полиция Наталя безуспешно гонялась несколько лет.

Благодаря закону «fifty-fifty»[54] Ганс Дриггер получил причитающуюся ему половину стоимости подарка, сделанного львицей.

На глубине 11 000 метров

Остров появился около полудня справа по борту с подветренной стороны.

После того, как на горизонте показались пальмы, помощник капитана, стоявший за штурвалом, выругался и сообщил присутствующим, что эта чертова скала и окружавший ее атолл не показаны на карте.

— Как было когда-то с Соломоновыми островами, — проворчал он.

— Неизвестный остров, неизвестная глубина, — глубокомысленно высказался капитан. — Пойду-ка я, предупрежу господина доктора.

Дело в том, что у нас на борту находился господин доктор Леман из Гамбурга, человек необыкновенный, придумавший трал для ловли рыбы на большой глубине. Конечно, такой талантливый человек, как доктор Леман, был не в состоянии отличить пароход от шхуны и называл реи вешалками для парусов, но он знал все о морской живности, от гигантского кальмара до самой жалкой морской блохи.

Мы сбросили в воду лот и обнаружили просто потрясающую глубину — одиннадцать тысяч метров.

Леман принялся отплясывать на палубе джигу, после чего стал угощать всю команду сигарами и отборным ромом. Он хотел немедленно спустить в воду свои сети, но капитан остановил его, объяснив, что на эту процедуру уйдет весь день.

Вечером мы устроили праздник, и я могу с уверенностью сказать, что наступившая ночь была самой замечательной из всех, проведенных мной в открытом море на этих широтах. Звезды Южного Креста сверкали, словно драгоценные камни на груди самого Бога, образуя фантастическое украшение из света и перламутра.

В то же время, у меня на сердце лежала непонятная тяжесть, и в душе моей рождалась смутная тревога, как будто нашему судну угрожало чье-то враждебное присутствие.

С первыми лучами зари мы сбросили в воду трал, и трос начал сматываться с лебедки с сердитым ворчанием попавшего в ловушку животного.

В самую жару в середине дня, когда я собирался малость вздремнуть между двумя стаканчиками виски, меня заставили вскочить раздавшиеся над моей головой крики и ругательства.