У

- Советовались,- сказал он твердо.

- Все?

- Почти все.

- А кто же не советовался?

Он ткнул в меня шашкой пренебрежительно:

- А вот они с доктором.

- Что ж, мне их и брать, по-вашему, не стоит?

- Зачем же, возьмите. Вот он раньше ко мне относился без почтительности, а теперь полная почтительность, Егор Егорыч. Образумятся. Молоды, неосторожны, папиросками обжигаются, я вот со злости на них и костюм-то перепродал. Очень обидные у них были поступки.

Черпанов не удивился, вернее, он не верил тому, что костюм может быть продан.

- Костюм дрянной, вот и продали.

- Зачем дрянной? Как раз в рост Егор Егорыча.

- Опять же, вы и обижаться не можете.

Дядя Савелий срубил три шашки. Лев Львович вздохнул, начали новую партию.

- Это вы совершенно верно насчет обид. От лишних обид много зла, где мне обижаться; я из себя обиды, как говорится, раскаленным железом вытравляю да и остальных учу.

- Вот и доучили.

- До чего же?

- Да жизнь-то вокруг вас совершенно пакостная.

- Неужели? Просто обстановка неподходящая. Живем в тесноте, в грязи, а ведь если расста-вить по-настоящему, будет даже очень красиво. Я вот как-то мимо каморки проходил, где Егор Егорыч с доктором остановились, и доктор различные мысли развивал, я подслушал. Я, сознаюсь, люблю подслушивать поучительные мысли иногда схватываешь. Так доктор очень метко нас поставил. Я послушал и тоже, сопоставив со своей жизнью, решил: нет, надо тебе, дядя Савелий, отказываться, а тут, кстати, и вы, Леон Ионыч, подъехали, как бы чувствуя мое решение. Однако, вы можете подумать, что я увиливаю, насчет того, кому продал я костюм,- так я его на сладкие вещи променял, хотя мне их и есть нельзя, у меня диабет.

- Не диабет, а рак.

- А я думал, что это одно и то же, хотел вот доктору показаться, так он, оказывается, специ-алист по другим болезням. Видите, и память начало отшибать, очень я болен, Леон Ионыч, придется вам, вскоре по приезде на Урал, помещать меня в дом отдыха.

- Поместил бы я вас в другое место.

Дядя Савелий встал и, указывая рукой на дверь, строго сказал:

- За грубиянство прошу покинуть помещение! Если вам поручено нас набирать, так наби-райте без надругательств, а с полным уважением. Я перехожу с вами на чисто официальную точку зрения. Список будет вам доставлен завтра, всех моих клиентов, а костюмчик я продал Валерьяну, Осипу и Людмилочке. Так как они знают, что это ценности большой не представляет, раз я его из рук своих выпустил, то они его вам уступят по себестоимости или даром, может быть, подарят. А теперь, прошу выйти.

И мы вышли. Черпанов был потен, но необычайно возбужден:

- Как хитрит! - он схватил меня за руки и тряс.- То есть, до чего ж хитер! Как вы думаете, верит он мне, что я есть Черпанов?

Я удивился:

- Странно, почему же ему вам не верить?

- Ой, не верит. Если б верил, документы бы потребовал. Удерет, непременно удерет. То есть, какими надо дураками быть, этим Лебедевым, у них кулаки вместо головы; если б они сказали, что он здесь главный, я бы сразу к нему пришел и все было б сделано, а то Степанида Константиновна! Идиоты! Вот если б, Егор Егорыч, вы решились обворовать.

- Да что у него есть!

- Все есть, чего мы даже и подозревать не можем, не осмелимся.

- Извините, но, кроме ловкости, у него ничего нет, да ничего ему и не надо.

- А жадность? Думаете, он может преодолеть жадность? Тьфу! Всю ночь буду караулить, и вы, Егор Егорыч, обязаны, это государственное дело.

- Ну вот, выдумали, буду я какого-то гнусного старикашку караулить!

Он посмотрел мне в глаза и сказал:

- То есть, вы просто дурак и больше ничего.

И он ушел от меня, оставив меня в крайнем изумлении. Я впервые видел его таким сердитым и расстроенным.

Встретил доктора. Он шел веселый. Веселость его мне малопонятна, причиной ее бывают всегда странные выводы.

- Как же рефлексы, пришли ли вы к каким-либо выводам?

- Иногда я не считаю свое мышление грубым, но все же мне кажется, что здесь нет ничего, кроме жестокости.

- Завтра уезжаем,- ответил доктор,- мне вас жалко, вы станете пессимистом, а это в двадцать пять лет опасный случай бешенства.

- Но не заразный.

- Нет. Так как мы уезжаем завтра, то нам не мешает переговорить с Сусанной. Мне хотелось бы, чтобы вы были свидетелем.

- Я и так достаточно был свидетелем ваших безумств.

- Согласитесь, что никакого безумства с Сусанной не произойдет и драться я с ней не буду. К сожалению, наш поход был, действительно, последним. Словами их не прошибешь, очень стран-но, что в столкновении с капиталистическим миром я оказался моралистом, а не материалистом.

- Вы искусственно выключили всяческую общественность, вам не к кому, оказалось, апеллировать, кроме как к их совести, а это вещь шаткая.

- Я рад, что вы так рассуждаете, Егор Егорыч, встреча с вашим ясным умом доставляет мне всегда искреннее удовольствие, я рад бы с вами побеседовать, но мне нужно просто поразмыш-лять, ведь согласитесь, если это был последний поход, то вышло, что я не нашел виновников истинного падения Сусанны Львовны.