У

В комнате дяди Савелия по-прежнему чирикали птички, по-прежнему он играл в шашки с Львом Львовичем, лицо у которого стало еще багровей. Дядя Савелий вежливейше подвинул к нам стулья. Мы сели. Черпанов нервничал. Особенно его возмущали птички.

- Мешают? - спросил Савелий.

- Не люблю птиц.

- Так ведь и я, Леон Ионыч, думаете, люблю? А так, видите ли, для полного комплекта держу.

- Для какого полного комплекта?

- Надо, знаете, приверженность к старому быту показать. Ко мне ведь люди приходят и должны видеть: живет старичок мирно и ловко и все атрибуты сохранил: и птички в окне, герань, коврики, иконки, а мне, в сущности, Леон Ионыч, на все наплевать, но раз нужный человек воображает меня в таком виде, отчего ему не польстить? Вот вы вещичку тут из готовой одежды ищете, а ее мне принесли, все в силу той же ко мне веры.

- Я не думаю, чтоб вы мне ее уступили, дядя Савелий, но хотя бы посмотреть.

- А почему не уступить? Если б еще до поездки на Урал, я бы интересовался одеждой, но она хлопотна, моль ее ест.

- И на Урал вы не поедете, и одежду вы у себя не храните, и вещь мне не уступите.

- Совершенно верно, я вещей не храню, но из того, что говорю с вами искренно, можете понять, что на Урал я поеду, Леон Ионыч. Вы же мне там тулуп на бараньем меху непременно выдадите?

- Выдам. Вам-то зачем ехать?

- Я очень сгожусь. От меня, если вдуматься, самый вред происходит. Я очень атмосферу чувствую. Вот у меня сестра - Степанида Константиновна тоже прекрасно чувствует, но однобо-ко, а я могу ото всех атмосферу собирать, и вот вижу, жить мне в дальнейшем невозможно.

- Совсем или на срок? - спросил я.

- Да ведь много ли мне до смерти осталось? Очень незначительный срок. У меня рак.

- Врете.

- Ну не рак, так малярия.

- И малярии нету.

- Откуда вам известно?

- Лебедевы говорили.

- А я и не знал, что вы с ними знакомы, Леон Ионыч. Очень любознательные молодые люди. И выходит, что с вами, Леон Ионыч, надо говорить откровенно, поскольку вы знаете Лебедевых. Я думаю, молодой человек, касательно нашего уничтожения, на срок!

- Нет, навсегда!

- Фу, какой вы горячий, Леон Ионыч, сразу видно человека высокой партийности, никаких противоречий. Вижу гибель собственно в гибели своего прейскуранта. Он у меня чудной. Смотри-те на лицо. Вот как все можно прочесть, скажем, хотя бы потому, что этот человек может воздейс-твовать на шофера, что, скажем, свалил ко мне на двор сахар с грузовика, а сам грузовик без мешков утопил в Москве-реке. Вот ко мне и обращаются. Я иду, говорю, самое важное - это умение вести сейчас переговоры, вежливость и доброта голоса. Или кипе материи в складах гигантских затеряться трудно ли? Ну они и теряются. Возчика подговорить легко, его, в крайнем случае, и напоить можно, а вот как ты прочтешь душу заведующего? Он и ко мне придет, погово-рит, и в шашки сыграет, и птичку послушает, противно, но слушает, и пошлю я его к разным лицам, он и рекомендации моей поверит, и тогда - пожалуйста, бери с него. Но самое главное, то...

- Ну, ну!..

- А что, любопытно?

- Почему ж не любопытно? Мне любопытно, чем вы можете мне полезным быть на Урале.

- Самое полезное во мне не только прейскурант находить и соответствующих людей подсылать, которые могут с данным предметом обращаться, а самое главное, чем я и смогу быть полезным и без чего вы без меня сдохнете на Урале,- это осторожность.

- Только-то?

- И очень много. У вас только этого не хватает, отчего и может произойти полное крушение планов и освобождение меня раньше срока. Вот вы начнете комбинат строить, так в квартирах всем зеркальные окна, ведь это глупости, при нашем климате такие окна строить. Так мой прейскурант чем ценен и почему многие товарищи не попадались из нашего дома? Потому, что берет Ларвин, скажем, у данного человека продовольствие, берет и берет, а я прихожу, смотрю и говорю: будя, Ларвин, не перемахни через край. И Ларвин дает обратного ходу.

- В чем же вы почувствовали гибель?

- Птичка не действует, и обстановка не действует. Переменить, что ли, надо, не понимаю, забывать начал.

- Поэтому и едете с нами? Ой, врете, Савелий Львович!

- Опять дамку фук, что-то ты нонче, Лева, неудачно играешь. Ну, зачем мне открывать карты, Леон Ионыч? Вон вы подойдите к столу и посмотрите списочек, в нем все мои заказчики переименованы, я его закончу и отдам.

- Зачем же, вы мне его в таком виде дайте.

- Да нет, зачем же? Я лучше закончу.

Он встал и положил в карман.

- Да тоже ложный список, наверное. Зачем вам выдавать?

- Как зачем? А если я искренно хочу перестроиться?

- Но ведь вы же сами говорите, что не бесконечно.

- Но у меня рак.

- Просто хотите перехитрить. Опять врете. Все в шутку обращаете. И список ложный.

- Но вот насчет осторожности...

- Насчет осторожности - правда. Жаль только, что я вот поздно заметил.

- Ну, что ж, можно и поздно с приятностью побеседовать. Не хвастаясь, могу сказать, что без моей осторожности они давно бы погибли.

- А вот что интересно, что они советовались с вами перед тем, как собрались в поездку на Урал?

Савелий передвинул шашку, держал ее долго в пальцах и осторожно поставил.