– Анника, ты ведь прочла все сказки в библиотеке. Любовь невозможно описать. Только услышать. – Он понизил голос до шепота. – У нее своя музыка, которая звучит как тысяча ударов сердца. Она подобна оглушительному рокоту водопада или утреннему безмолвию. По ночам любовь убаюкивает, навевает сон, а в самые мрачные дни озаряет, словно луч солнца. Те, кто чуток к звукам любви, улавливают их среди постороннего шума. А те, кто глух, подолгу остаются в неведении. Но рано или поздно симфония грянет. – Ретт взял меня за подбородок и заглянул в глаза. – Вслушайся, Анника. Вслушайся. И ты услышишь.
Он легонько коснулся губами моей щеки в надежде пробудить мелодию.
Увы, ничто не потревожило моего слуха.
Но Ретту я поверила беспрекословно.
– Уверена, мой слух обострится, как только мы преодолеем угрозу надвигающейся войны, – пошутила я в попытке разрядить обстановку.
– Наверное, – со смехом отозвался Ретт. – Что касается твоей просьбы, мой ответ: да. Мы вплотную займемся тренировками. Если ты сумеешь одолеть этого треклятого Леннокса, то с другими и вовсе разделаешься в два счета. Но сперва нужно себя обезопасить. – Он на секунду задумался. – Поскольку подготовка к отплытию в разгаре, на конюшнях будет не протолкнуться. Придется поискать новое укромное местечко.
– А если мой любимый уголок в парке? Там, где камень? За раскидистыми зарослями нас не заметят, а лязганье стали не долетит до прогулочных троп.
– Неплохо придумано, – одобрил Ретт и покосился на улицу, где уже сгущались сумерки. – После ужина?
– Договорились.
Простившись с Реттом, я отправилась к себе, но вдруг замерла на полдороге. А вдруг Николасу не сообщили о намерениях отца? Несмотря на мою неприязнь, жестоко оставлять его в неведении. Поразмыслив, я поспешила к жениху.
– Ваше королевское высочество, – поприветствовал меня Николас, едва камердинер сообщил о моем приходе. – Чем я обязан удовольствию видеть вас у себя?
– Эскал не появлялся?
– Нет.
– Тогда пригласи меня войти. Есть разговор.
Если Ретт воспринял известие с негодованием, то Николас выразил лишь степенную озабоченность.
– Ты не должна плыть туда. Это затрудняет мои дальнейшие действия.
– Каким, интересно, образом?
Николас выразительно вздохнул:
– Как подданный, я обязан сопровождать короля, чтобы в случае опасности защитить его. Но как жених… – Он посмотрел на меня в упор. – Леннокс однажды пленил тебя, и произошло это всецело по моей вине. Одна мысль, что подобное может повториться, приводит меня в исступление. Разве мой долг не защищать невесту до последней капли крови?
Его взгляд метался из стороны в сторону, точно Николас добавлял все новые аргументы на разные чаши весов и ждал, какая перевесит.
– Мое мнение учитывается?
– Естественно! – встрепенулся он.
– Сбереги Эскала. Отца будут охранять толпы вооруженных телохранителей, а я, как ты уже догадался, при необходимости неплохо владею мечом. – Я осеклась, не в силах продолжать, но вскоре собралась с духом и озвучила горькую правду: – Не секрет, что в королевской семье мне отведена второстепенная роль. – (Николас вытаращил глаза.) – Куда важнее, чтобы Эскал возвратился во дворец целым и невредимым. С моей гибелью в королевстве все останется по-прежнему. Но смерть Эскала будет равносильна катастрофе. Поэтому молю: сбереги брата! Его жизнь гораздо ценнее.
Николас отвернулся и чуть слышно произнес:
– Не для всех.
Для Николаса такое признание было все равно что увековечить наши имена в мраморе или сочинить оперу в мою честь.
– Извини, не поняла?
– Говорить красиво я не мастер, – забормотал он, по-прежнему не глядя на меня, – иначе давно бы проявил свой талант. Но поверь, для кое-кого… для меня… твоя жизнь дороже всех прочих, вместе взятых. Анника, с рождения мне внушали, что зять короля должен безукоризненно соблюдать этикет и правила хорошего тона. Наставники и гувернеры растили из меня достойного кандидата на твою руку. Жаль, они не вырастили меня достойным твоей любви. Наверное, уже ничего не исправить. Поздно. События в лесу… Ты вправе меня ненавидеть, презирать. Я вообразил, что государство в опасности и, забыв обо всем на свете, помчался в замок. Хотя в первую очередь должен был подумать о тебе. Мне невыносимо, мучительно стыдно. Я поступил как подлец и не смею даже молить о прощении.
Он нервно потирал ладони. До сих пор я считала, что знаю Николаса как облупленного, но сейчас он представал передо мной в совершенно новом свете. Мелькнула робкая надежда: а вдруг рядом с ним мне посчастливится услышать симфонию любви?
Но только не сейчас.
Тем не менее его искренность подкупала.
– Николас, не отчаивайся. Еще не все потеряно.
Он недоверчиво покосился на меня:
– Анника, мне бы очень хотелось начать с чистого листа. Построить теплые, искренние отношения без протоколов и церемоний.
– Ничего не имею против. Но после, когда все наладится. Если ты действительно дорожишь мной, прошу, позаботься о моем отце и брате. Защити их. Стань их голосом разума.
Николас опустил голову:
– Твое желание для меня закон.
Леннокс