Тысяча шагов в ночи

В тот вечер они с Гейки сидели на веранде вместе с Мели, которая, к большому удовольствию ацкаякина, прихватила для них несколько нежнейших каштановых пирожных.

– Думаю, ты не так уж плоха для жрицы! – заявил он, запихивая одно пирожное в рот.

Усевшись поудобнее между ними, Мели искоса взглянула на него.

– А я думаю, ты не так уж груб для ацкаякина.

Гейки рассмеялся, рассыпая крошки по своей одежде.

– Скажи это Миуко. Она считает меня грубым.

Миуко усмехнулась.

– Ну, разве я не права?

Он усмехнулся в ответ.

– Да.

Мели хихикнула.

– Так как же ты стала послушницей? – поинтересовался Гейки.

– Ну… – Мели прикусила губу, повернувшись к луне, поднимающейся на востоке. – Я сбежала из дома.

– Миуко тоже!

– Да, но по другой причине. – Мели тихо пояснила, что родители когда-то считали ее мальчиком. – Я тоже долгое время пыталась стать им, чтобы угодить.

– Ох. – Гейки взглянул на Миуко, но она не знала, что сказать.

Она слышала, что в давние времена некоторых девочек ошибочно принимали за сыновей, как и некоторых мальчиков ошибочно считали дочерями, но она полагала, что таких людей больше не существует.

Но ведь люди не исчезают просто так, не правда ли? Нет, в такой суровой культуре, как у Омайзи, практически не было терпимости к тем, кто не соответствовал их социально одобряемым ролям, и в результате нарушители были вынуждены либо прятаться, либо их помещали в такие места, как Дом Декабря, где приветствовались представители всех полов, от мужчин и женщин до хэй.

– Но потом перестала? – спросил Гейки. – Пытаться им угодить?

Мели кивнула.

– Однажды в полнолуние, когда мне было тринадцать, меня выдернули из постели и потащили к пруду за домом моего отца. Я простояла там несколько часов кряду, всматриваясь в свое отражение. Смотрела так долго, что казалось, примерзла к месту, и мир застыл вместе со мной: мои родители в своих кроватях, моя деревня, трава, деревья, сама луна – все замерло. Боль, вот что я помню лучше всего. Было больно оставаться неподвижной. Но потом каким-то образом я пошевелилась, заставив воду разбиться, словно стекло… И когда вода снова прояснилась, я смогла увидеть, что я, без доли сомнения, есть и всегда была девушкой. – Она, задумавшись, помолчала. – Хикедо думают, что это было видение от Амьюнаса.

Гейки одобрительно присвистнул, потому что подобные откровения от Лунных Богов считались редкостью, и ими следовало дорожить.

Миуко приобняла свои колени.

– Ты рада, что ушла?

– Сложно сказать. – Девушка вздохнула, встряхнулась и продолжила с улыбкой, пусть и немного грустной: – Единственное, что я могу сказать наверняка, – я рада, что попала сюда, где меня принимают такой, какая я есть.

Миуко откинулась назад, устремив взгляд на широкий лик луны. Когда была младше, она ненавидела луну, потому что та всегда напоминала ей о матери: переменчивая, сказочная, недоступная. Миуко не хотелось думать ни о том, как ее мать загадывала желания при луне, ни о том, как одна и та же луна светила для них обеих внезависимости от того, как далеко они находились друг от друга.

Однако сейчас, в Доме Декабря, луна ощущалась иначе: менее переменчивой, более постоянной – неким воплощением присутствия, которое, возможно, наблюдало за ней сейчас, как когда-то наблюдало за Мели на ее пути к самопознанию.

Миуко крепче обняла колени, словно защищая какую-то маленькую искру, совсем недавно зажженную в груди, и, слушая, как Гейки и Мели ссорятся из-за последнего пирожного, Миуко вознесла короткую благодарственную молитву Амьюнаса и луне за то, что они привели ее сюда.

31 Решение

В течение следующих двух дней жрецы перепробовали все возможное, чтобы снять с Миуко проклятие: молитвы, обряды, священные заклинания. Она сидела, скрестив ноги, и обливалась потом, проходя через дымовые ванны, медитации и вызывающий зуд процесс нанесения бумажных заклинаний на позвоночник, что напомнило татуировки Туджиязая, или, что еще более неприятно, на лоб. Она старалась сосредоточиться (действительно старалась), зная, что эффективность лечения зависит как от ее душевной стойкости, так и от магии жрецов, но не могла перестать мечтать о приключениях с Гейки: краже овощей из храмовых садов или полетах на его спине над сверкающей гладью океана вместе с крачками и перелетными морскими птицами. А когда ей все-таки удавалось сосредоточиться на поставленной задаче, приходилось бороться с постоянным ворчанием демонического голоса.

Ему было скучно.

Он был голоден.

Хотел по-прежнему задушить Мели, или Хикедо, или, раз уж на то пошло, любого другого жреца, оказавшегося в пределах досягаемости.

Под их чутким вниманием действие проклятия замедлилось.

Но не прекращалось.

И хотя Миуко пыталась не обращать внимания на обеспокоенные взгляды жрецов или приглушенные разговоры, которые они вели, думая, что она не слышит, нависшая угроза Туджиязая никогда не выходила у нее из головы.

Он все еще был где-то там.

Он все еще шел за ней.