Тысяча шагов в ночи

Бросив взгляд за ворота, Миуко с тоской посмотрела на ветхие дома и полуразрушенные лавки Нихаоя. Находился ли там Отори Рохиро, ютился ли в постоялом дворе или укрывался в храме вместе с мрачными жрецами?

Имело ли это значение? Когда она видела своего отца в последний раз, он вычеркнул ее из своей жизни, как будто она значила для него не больше, чем дырявый зонт или разбитая ваза, не подлежащие починке. Он дважды сделал это. Даже если бы ей удалось войти в деревню, она не думала, что смогла бы выдержать это и в третий.

– Туджиязай нанесет удар по Удайве прежде, чем приступит к Нихаою, – сказала Миуко, снимая последние бинты и разминая недавно зажившие конечности. – Мой отец будет в безопасности за вратами духов, если только мы отыщем душу доро до того, как силы Туджиязая доберутся до деревни. Давайте двигаться дальше.

Когда они пересекали полуразрушенный мост, опустились сумерки, но убывающая луна светила достаточно ярко, чтобы они могли разглядеть обломки в реке Озоцо: бочки, корзины, обугленные обломки дерева…

Тела.

Плавающие в воде лицом вниз.

Всхлипнув, Сенара уткнулась головой в мшистое плечо Ногадишао.

Миуко нащупала связывающее заклинание, что носила на шее, но, когда пальцы сомкнулись вокруг бамбукового цилиндра, по ней прокатилась волна жара.

Вдалеке послышался и тут же затих крик.

Сенара вздрогнула, схватив Миуко за руку.

– О нет, – прошептала она. – Это…

– Туджиязай! – выкрикнул кто-то. По склону холма галопом неслась стройная фигура на дымчато-серой лошади, почти светящейся в тусклом свете.

– Канаи? – удивилась Миуко.

– Миуко!

– Роройшо! – вскрикнул Гейки, когда кобыла остановилась рядом с ними, ее бока раздувались. – Прекрасное животное, я никогда не думал, что увижу тебя вновь!

Миуко уставилась на Канаи, сгорбившуюся в седле и тяжело дышащую.

– Что ты здесь делаешь?

– Туджиязай идет! – сообщила девушка. – Он…

Ее прервали новые крики, за которыми последовал грохот – упало что-то огромное и деревянное, – а затем пришел жар, горячее, чем Миуко когда-либо чувствовала, сродни лесному пожару.

– Я направлялась к Изаджиле, когда увидела его. Туджиязая. Он даже не добрался до Удайвы, прежде чем свернул с Великого Пути и отправился прямо в Нихаой.

– Так ты пришла предупредить нас? – удивленно спросила Миуко.

– Я знала, что вы будете здесь, чтобы остановить его, – огрызнулась Канаи. – Не придавай этому большого значения.

– Насколько он близок? – спросила Сенара.

– Близко. Его силы уже начинают влиять на окраины деревни.

Миуко спрыгнула на землю.

Ее отец был там.

Может, он и не хотел видеть ее – по крайней мере, в такой сущности, – но она не могла допустить, чтобы он стал жертвой Туджиязая.

– Миуко, подожди. – Гейки соскользнул следом, осторожно коснувшись ее локтя.

Она бросила на него встревоженный взгляд.

– Я должна. Мой отец…

– Мы сделаем это.

Она покачала головой. Это была ее деревня, ее забота. Она должна была спасти их или хотя бы попытаться.

– Но…

Ногадишао повернул к ней свое морщинистое лицо, глаза его заблестели.

– Это миссия чрезвычайной важности, да?

– Делай все, что потребуется, чтобы остановить это, – согласилась Канаи, ее челюсть напряглась. – Мы доставим жителей деревни в безопасное место.

Сглотнув, Миуко переводила взгляд с одного члена их разношерстной компании на другого: лесной дух, две девушки-убийцы, серая кобыла с пятнистой шерстью и Гейки, который подмигивал ей.

– Давай, – прошептал он.

– Спасибо, – отозвалась она и, не дождавшись ответа, повернулась и побежала к старому особняку мэра… и к душе Омайзи Рухая.

26 Принесенные жертвы

Призраки Огавы вырвались на свободу. Пока Миуко мчалась по полям, они поднимались из-под земли – их доспехи скрипели, ножны стучали по бедрам, – чтобы вновь пережить тот роковой поход, который совершали каждую ночь с момента их нападения на Удайву более трехсот лет назад.

Только сегодняшним вечером, с помощью Туджиязая, они смогут действительно увидеть падение крепости своих врагов.

«Нет, если мы успеем найти Омайзи Рухая», – мрачно добавил внутренний голосок.

Лунная дверь подсказала ей, что его удерживает где-то в старом особняке мэра, потому она нырнула через полуразрушенные ворота в заросший сад. Проскочив мимо раздвоенной сосны, она промчалась через спальни, кухни и приемные, где когда-то собирались высокопоставленные гости, чтобы обсудить политику, философию и приданое своих дочерей.

Все помещения оказались пусты, пыльные и заброшенные, пока она, в конце концов, не заметила шевеление в маленькой кладовой на задворках дома.

Подкравшись ближе, она выглянула из-за дверного косяка. Внутри уже сгнили деревянные полы, среди развалившихся досок виднелись щели, из которых торчали гравий и сорняки. Одна из внешних стен обрушилась, впуская в тусклое помещение лунный свет, который сиял, чистый и серебристый, на бестелесной душе Омайзи Рухая, скорчившейся в углу.