Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И потому, когда мышь увидела, что блоха бесцеремонно ворвалась к ней, то была чрезвычайно оскорблена и крикнула ей:

— С какой стати явилась ты ко мне, о блоха, ты, существо другой породы и иного вида, от которого нельзя ожидать ничего, кроме неприятностей, вечная ты приживальщица!

Но блоха ответила:

— О мышь гостеприимная, знай, что если я так нахально ворвалась в твое жилище, то неумышленно, а лишь для того, чтобы спастись от смерти, которая угрожала мне от руки хозяйки дома. И все из-за нескольких капель крови, которые я у нее высосала. Правда, эта кровь была самого высшего качества, такая приятная, теплая — чудо! — и удивительно легкая для желудка. И я прибегаю к тебе за помощью, веря в доброту твою, и прошу тебя приютить меня, пока не минует опасность. И я не только не буду мучить тебя и не заставлю тебя покидать свое жилище, но выкажу такую отменную благодарность, что ты сама возблагодаришь Аллаха, дозволившего наше соединение.

Тогда мышь, убежденная искренним тоном блохи, сказала ей:

— Если это действительно так, о блоха, то ты можешь без страха разделить со мной мое убежище и жить здесь в спокойствии; и ты будешь моей подругой как в счастье, так и в горе. Что же касается крови, выпитой из ляжки супруги купца, то об этом тебе нечего и беспокоиться. И да будет она легка и приятна твоему желудку! Ибо каждый находит пропитание, где может, и в этом нет ничего предосудительного, так как Аллах дал нам жизнь не для того, чтобы мы допускали до себя возможность умереть от голода или жажды. Да вот, кстати, относящиеся к этому стихи, которые мне однажды пришлось слышать на улице из уст странствующего монаха:

Ничто на свете не гнетет меня,
Я ни к чему душою не привязан,
Нет у меня имущества, иль дома,
Или жены сварливой, — и легко
На сердце у меня! Куска простого хлеба,
Глотка воды, щепотки соли крупной
С меня довольно. Я ведь одинок,
Я облачен в поношенное платье,
Но даже это роскошь для меня!
Беру я хлеб, где только нахожу,
Свою судьбу покорно принимаю, —
Меня лишить нельзя уж ничего!
И чтобы жить, беру я от других
Лишь их излишек, — и легко на сердце у меня!

Когда блоха выслушала речь мыши, то она была чрезвычайно тронута и сказала ей:

— О мышь, сестра моя, что за чудная жизнь потечет для нас с этих пор! Да приблизит Аллах ту минуту, когда я смогу отплатить тебе за твою доброту!

И минута эта не замедлила наступить. В самом деле, в тот же вечер мышь, бродя по комнате купца, услышала металлический звон и скоро разглядела, что купец пересчитывает по одному многочисленные динарии, которые вынимает из маленького мешочка; затем, пересчитав и проверив их все до одного, он спрятал их к себе под подушку и, растянувшись на постели, заснул.

Тогда мышь поспешила к блохе и рассказала ей все, что видела, и сказала:

— Вот наконец прекрасный случай для тебя прийти мне на помощь, перенеся вместе со мною эти золотые динарии с постели купца в мое убежище.

При этих словах блоха чуть не лишилась чувств от волнения, настолько чудовищным показалось ей это предложение, и грустно сказала мыши:

— Но подумай, что ты говоришь, о мышь! Разве ты не видишь, какого я роста? Как могла бы я перетащить на спине целый динарий, когда тысяча блох вместе не смогли бы даже сдвинуть его с места? Впрочем, я могу оказаться весьма полезной тебе в этом деле, ибо я беру на себя, я, блоха, такая, как я есть, тащить самого купца из его комнаты и даже из его дома; и тогда ты окажешься госпожой положения и сможешь на свободе не спеша перенести динарии в свое убежище.

Тогда мышь воскликнула:

— Это верно, добрая блоха, и я действительно не подумала об этом. Что же касается моего убежища, то оно достаточно просторно, чтобы вместить все это золото; а к тому же я позаботилась сделать семьдесят выходов из него на случай, если бы меня захотели запереть и замуровать в нем. Поспеши же устроить то, что ты мне обещала!

Тогда блоха в несколько прыжков очутилась на постели, где спал купец, и направилась прямо к нему пониже спины и там укусила его так, как никогда еще блоха не кусала человеческий зад. При этом укусе и той острой боли, которую он произвел, купец проснулся и, быстро протянув руку к этой существенной части тела, с которой блоха поспешила удалиться, послал ей тысячу проклятий, глухо прозвучавших среди царившего в доме молчания. Затем, перевернувшись несколько раз с боку на бок, он попытался уснуть вновь. Но плохо он рассчитал, ибо блоха, видя, что купец упорно нежится в постели, крайне взбешенная, вновь принялась за дело, и на этот раз укусила его в то столь чувствительное место, которое называется промежностью.