Ты можешь идти один

Она исчезла, оставшись сзади. А поезд несся вперед. Вот за окном появилась моя комната, женщина в белом халате, мама, отец… Они все стояли там, снаружи, и смотрели на меня.

— Есть ли шанс? — спросил я, еле двигая замерзшими глазами.

— Она ведь жива! — улыбнулся Брик.

Он встал, и лампочка в купе с треском лопнула. Осколки посыпались на мои голову и плечи.

— Найди меня, — сказал Брик, растворяясь во тьме.

Глава 33

Холод сменился теплом. Нет — жарой. Я закутан в толстенное ватное одеяло. Первая мысль, посетившая меня при пробуждении, была такой: «Хочу в душ!» Ощущение мокрого от пота тела было нестерпимым.

— Зачем вы его так закутали? — послышался незнакомый голос. Я увидел полную женщину в белом халате. Машинально отметил ее короткую стрижку и огромные очки в роговой оправе.

— Он же болеет! — всхлипнула мама.

— Но не переохлаждением же, право слово! Уберите одеяло, вы его убьете так!

— Знаете, что? — Мама начала шипеть от гнева. — Вы мне не указывайте, что с сыном делать! Жар костей не ломит.

— А осматривать мне его как прикажете?

— А что его осматривать? Вы его неделю уже осматриваете! Лечите!

Я потянулся, высвобождаясь из жарких пут.

— Дима? Проснулся? — подал голос отец, сидящий тут же, в сопровождении неизменной бутылки пива.

— Да где проснулся-то? — Мама начала плакать. — Опять, наверное, в туалет и обратно. А может, проголодался. Будешь кушать, Димочка?

— Я хочу в душ, — сказал я. — И пить. И выбросить это одеяло.

После секундной паузы мама сорвалась с места, закричала в голос и стиснула меня, скользкого от пота, в объятиях. Она целовала меня так усердно, что я ни слова не мог сказать.

— Говорил же, оклемается! — сказал папа довольным тоном. — Отпусти парня, мать. Задушишь ведь!

Но сцена радостного воссоединения продолжалась еще минут пять, не меньше. Потом врач меня осмотрела, послушала сердце, постучала молотком по коленям, помигала фонариком перед глазами.

— Как будто все в норме, — сказала она. — Скорее всего, стресс. У старшеклассников такое бывает. Сложный возраст.

Наконец, я дорвался до душа. Посмотрел на себя в зеркало. Бледное лицо, круги под глазами. Страх, да и только. Покончив с гигиеной, я вышел из ванной, надеясь узнать о причинах столь пристального внимания к моей персоне.

Мама ничего не смогла объяснить. Только рыдала, хватала меня за руки и целовала. Тогда я обратился к отцу.

— Перепугал ты нас, Димка, слов нет! — сказал папа, не отрывая взгляда от телевизора. — После этого вашего бала пришел домой, лег спать, да так и не проснулся.

— В смысле? — удивился я и посмотрел на настольные часы. — Три часа… Ну да, поздно встал, конечно, но врача-то зачем? А одеяло?

Папа соизволил на меня посмотреть.

— Сегодня четверг, сыночка. Ты пять дней дрыхнуть изволил. Неужто эта Жанна тебя так умотала?

Иногда кажется, что физические страдания — это благословление божье. Когда нам больно, холодно или жарко, то все мысли собираются в хоровод вокруг источника дискомфорта. Все просто: боль равна страданию. Избавься от боли, и все будет хорошо. Когда же неудобство уходит, некоторое время мы испытываем счастье. Но вот эйфория исчезает, и мы вновь остаемся наедине с собой. Со всеми своими несчастьями.

— Жанна, — шепнул я, опускаясь на диван.

Стало трудно дышать. Я не мог даже словами сформулировать свое состояние. Перед глазами темнело — я снова проваливался в спасительную тьму, снова слышал стук вагонных колес.

* * *

Оказывается, я провел пять дней в чем-то вроде комы. Меня бы положили в больницу, если бы не тот момент, что я продолжал все это время двигаться. Я ел, пил и ходил в туалет. Все остальное время сидел без движения, уставившись в стену, или лежал, сверля взглядом потолок. Не разговаривал ни с кем. Только к вечеру воскресенья родители осознали, что со мной что-то не так. На ужин мама приготовила фасоль с грибами, и я молча съел полную тарелку. Хотя от грибов меня всю жизнь тошнило едва ли не больше, чем от фасоли. Тогда-то и начались попытки привести меня в чувство. Попытки, не увенчавшиеся успехом до самого четверга.

Пять дней, выпавших из жизни. В фильмах частенько показывают людей, которые приходят в себя после длительной комы или визитеров из прошлого. Затрудняюсь представить, что может чувствовать человек, оказавшийся в такой ситуации. Потому что даже пять дней, прошедшие без тебя — это шок. Как будто твой поезд уехал пять дней назад, и ты стоишь один на станции. Разумеется, это только первое впечатление, которое быстро рассеивается. Но и потом долгое время вспоминается ощущение потерянности. Пять дней, вырезанные из твоей судьбы. Пять дней пустоты.

Остаток четверга прошел в суматохе. Мама пыталась меня закормить тысячью разных блюд. Я кое-как отделался от этой сверхзаботы только к вечеру. Заверив родителей, что со мной теперь все в порядке, закрылся в комнате.

Вот моя кровать. На ней — тяжелое ватное одеяло. Я смотрел на него минут десять. Оно напоминало кокон, из которого только что вылупилось что-то… Но что? Бабочка, готовая к полету, или, вопреки всем законам жизни, очередная гусеница?