Творцы русской идеи

Через все эмигрантское творчество Ильина проходит одна тема — судьба России, ее национальное возрождение. Катастрофа семнадцатого года для Ильина — наиболее яркое проявление кризиса мировой культуры. Поэтому судьба России — часть мировой судьбы. То, что пишет Ильин о России и для России, приобретает вселенское значение.

Нашему поколению, писал Ильин, выпало на долю жить в наиболее трудную и опасную эпоху русской истории, но это не должно поколебать наше разумение и наше служение России. И ныне нам более чем когда-нибудь нужно верить в Россию и выражать от ее лица ради будущих поколений ее творческую идею, которая может быть только русскою, национальною. Русская идея выражает историческое своеобразие народа и в то же время — его историческое призвание. В чем состоит сущность этой идеи? «Русская идея есть идея сердца. Идея созерцающего сердца… Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа»². Предрасположенность к чувству, сочувствию, доброте — не идеализация и не миф, а живая сила русской души и русской истории. Это проявляется в особенностях русского православия, русского гостеприимства, в добродушии русских сказок, в добролюбии русских святых, в сердечном созерцании, каким проникнуты русские летописи и наставительные сочинения. Этот дух живет в русской поэзии и литературе, в живописи и музыке.

В отличие от Достоевского и Соловьева Ильин рассматривает русскую идею не в плане общечеловеческого единения; он сосредоточен на судьбах русского народа, оказавшегося в беде. Предчувствуя новые бедствия, он хочет, чтобы русская идея стала программой национального возрождения. Спасти себя от окончательной гибели русский народ может, только возродив полностью свою традиционную духовность и самобытную культуру.

На закате дней своих Иван Александрович писал: «Мне 65 лет, я подвожу итоги и пишу книгу за книгой. Часть их я напечатал уже по-немецки, но с тем, чтобы претворить написанное по-русски. Ныне пишу только по-русски. Пишу и откладываю — одну книгу за другой и даю их читать моим друзьям и единомышленникам… И мое единственное утешение вот в чем: если мои книги нужны России, то Господь сбережет их от гибели, а если они не нужны ни Богу, ни России, то они не нужны и мне самому. Ибо я живу только для России»³. В этих словах — весь Ильин. Нет в них ни грани неправды, ни тени рисовки. Воистину: все свои силы, все знания, все богатство своей души он отдавал служению родине. Как был бы он счастлив узнать, что судьба сохранила написанное им: в России издают и читают его. Выходит собрание сочинений.

Среди деятелей русского религиозно-философского ренессанса Ильину принадлежит особое место. Он никогда не заигрывал с марксизмом, никогда не «левачил» (в том числе при оценках искусства), не приветствовал ни Февраль, ни Октябрь, не сотрудничал с новой властью, не якшался в эмиграции с евразийцами, среди которых кишмя кишело чекистской агентурой, и не уходил в чистое умозрение. Православный мудрец, блистательный стилист, он жил духовными интересами родины, проявляя удивительную глубину прогноза, мудрую прозорливость и последовательность позиции. Монархист по убеждениям, он никогда им не изменял, но считал, что народ должен «уметь иметь царя», в России сегодня, увы, «умения» нет, единственный выход — «национальная диктатура».