Твердая рука

Рядом с весовой стояли все те же знакомые люди, обсуждая все те же извечные темы. Кто скачет на какой лошади, кто победит, надо бы изменить правила, и что сказал такой-то, когда его лошадь проиграла, и что будущее не сулит ничего хорошего, и что такой-то ушел от жены. Пошлые слухи, преувеличения и прямое вранье.

Все та же смесь чести и бесчестия, твердых принципов и хитрых уловок. Желающие подкупить и готовые принять взятку. Нервные мелкие сошки и высокомерные большие шишки. Храбрящиеся неудачники и скрывающие тревогу везунчики. Все как было, есть и будет, пока существуют скачки.

У меня больше не было прав находиться рядом с весовой, хотя меня никогда не прогоняли. Бывшим жокеям, одним из которых я теперь являлся, снисходительно дозволялось слоняться повсюду, кроме собственно весовой. Вход в сей алтарь был мне заказан с тех пор, как копыто, и полтонны лошадиной плоти за ним, размололо мне пястные кости. С тех пор я был рад и тому, что все еще принадлежу к жокейскому братству. Один бывший чемпион признался мне как-то, что острое желание участвовать в скачках не покидало его еще лет двадцать, и я кисло поблагодарил его за откровение.

Джордж Каспар тоже стоял у весовой, беседуя со своим жокеем. Сегодня у него было заявлено три скакуна. Рядом стояла Розмари. Увидев меня шагов за десять, она вздрогнула и резко отвернулась. Я почти видел, как бурлит в ней тревога, хотя внешне она выглядела как обычно, изящно и ухоженно: норковая шубка от холодного ветра, лакированные сапожки, шляпка из бархата. Она боялась, что я проговорюсь о ее визите, и совершенно зря.

Кто-то легонько взял меня за локоть, и приятный голос произнес:

— Сид, можно тебя на пару слов?

Я с улыбкой повернулся к лорду Фраэрли — землевладельцу с графским титулом и на редкость достойному человеку. В прошлом я много раз выступал в скачках на его лошадях. Это был аристократ старого образца, лет за шестьдесят, с превосходными манерами, отзывчивый, слегка чудаковатый и гораздо более умный, чем могло показаться на первый взгляд. Говорил он слегка запинаясь, и это было не дефектом речи, а нежеланием выглядеть, словно он козыряет своим происхождением среди окружающего его равноправия.

В течение многих лет я не раз гостил в его поместье в Шропшире, как правило, по пути на ипподромы севера, и проехал с ним бесчисленное количество миль в череде стареньких машин. Желание поменьше выделяться тут было ни при чем, просто он предпочитал тратить деньги только на самое необходимое. А необходимым в его понимании являлось поддержание родового гнезда и владение как можно большим количеством скаковых лошадей.

— Рад вас видеть, сэр! — произнес я.

— Я же просил, называй меня просто Филипп.

— Да, конечно, прошу прощения.

— Послушай, — начал он. — Не мог бы ты кое-что для меня сделать? Говорят, у тебя чертовски здорово получается выяснять разные вещи. Меня это, конечно, не удивляет, ты же знаешь, я всегда ценил твое мнение.

— Конечно, помогу, если сумею, — отозвался я.

— У меня возникло неприятное чувство, что меня используют втемную, — сказал он. — Ты же знаешь, я обожаю смотреть, как скачут мои лошади, и чем больше, тем лучше и все такое. Ну и в прошлом году я согласился возглавить несколько синдикатов. Знаешь, когда лошадь скачет под моим именем и в моих цветах, а стоимость содержания поделена на восемь-десять человек.

— Да, я заметил, — кивнул я.

— Ну… других пайщиков я лично не знаю. Синдикаты были сформированы человеком, который этим и занимается: собирает группу людей и продает им лошадь, знаешь?

Я снова кивнул. Бывали случаи, когда организаторы покупали лошадей задешево и распродавали паи на сумму чуть ли не вчетверо дороже. Спекуляция на ровном месте, пока еще законная.

— Сид, эти лошади скачут не по форме, — заявил он без обиняков. — У меня гадкое чувство, что ими манипулируют, и в этом замешан кто-то из пайщиков. Выясни, в чем тут дело, пожалуйста. Аккуратно и без огласки.

— Непременно постараюсь, — пообещал я.

— Отлично, — удовлетворенно вздохнул он. — Я так и думал, что ты согласишься, и приготовил тебе список членов синдикатов. — Он достал из внутреннего кармана сложенный листок бумаги.

— Вот они, — развернул он листок. — Четыре лошади. Все синдикаты зарегистрированы в Жокей-клубе, все как полагается, счета проходят аудиторскую проверку и все такое. На бумаге все в абсолютном порядке, но прямо скажу, Сид, что-то тут нечисто.

— Я займусь этим, — подтвердил я. Он рассыпался в искренних благодарностях и через пару минут отошел поприветствовать Джорджа и Розмари.

Неподалеку вооруженный блокнотом и авторучкой Бобби Анвин с пристрастием допрашивал одного из тренеров средней руки. До меня донесся его резкий голос с напористым северным акцентом и инквизиторскими нотками, подхваченными от тележурналистов.

— Так вы хотите сказать, что полностью удовлетворены тем, как ваши лошади показывают себя в скачках?