Твердая рука

— Дженни пожертвовала некоторую сумму и, боюсь, свое доброе имя на затею, оказавшуюся, по всей видимости, мошеннической.

— Как это? — изумился я.

Он немедленно перевел взгляд на меня и хотел было ответить, но я перебил его:

— Нет уж, — заявил я. — Если дело в этом, то я вполне уверен, что вы можете решить эту проблему сами.

— Она, разумеется, использовала твое имя, — уточнил Чарльз. — Дженнифер Холли.

Ловушка захлопнулась. Чарльз всмотрелся в мое застывшее лицо и с едва заметным вздохом облегчения отбросил снедавшую его душевную тревогу. А он отлично выучил, на чем меня можно поймать, с горечью подумал я.

— Она увлеклась неким молодым человеком, — бесстрастно начал он. — Мне он не понравился, но в свое время ты мне тоже не понравился, и эта ошибка подорвала мою веру в собственное чутье.

Я взял орешек. Чарльз невзлюбил меня за то, что я был жокеем, совсем неподходящей партией для девушки благородных кровей. Мне же он показался снобом, кичащимся своим интеллектуальным и социальным превосходством, и я невзлюбил его в ответ. Удивительно, что нынче я уважал его, пожалуй, больше, чем кого бы то ни было.

Чарльз снова заговорил:

— Он убедил ее сотрудничать с ним в бизнесе по доставке заказов почтой. Богатые клиенты, все очень респектабельно, по крайней мере, на первый взгляд. Достойный способ сбора денег на благотворительные нужды, обычное дело. Наподобие рассылки рождественских открыток, только в этом случае, как я понял, речь шла о полировке из воска, предназначенной для антикварной мебели. Получателю предлагается купить дорогую полировку с тем условием, что прибыль пойдет в основном на благотворительность.

Он невесело посмотрел на меня. Я обреченно ждал развязки.

— Начали поступать заказы, — продолжил он рассказ. — И деньги, разумеется. Дженни с подругой работали, не покладая рук, рассылая полировку.

— Запасы которой Дженни купила заранее? — уточнил я.

— Ты уже все понял, да? — вздохнул Чарльз.

— И именно Дженни оплачивала расходы на упаковку и пересылку и заказывала рекламные письма и брошюры?

Он кивнул.

— Все чеки она клала на отдельный банковский счет, открытый на имя благотворительного фонда. Счет опустошен, молодой человек исчез, а фонд никогда не существовал.

Я в ужасе уставился на него.

— И в каком положении в итоге осталась Дженни?

— Боюсь, все очень плохо. Существует немалая вероятность, что дело попадет в суд. Все документы подписаны только ею, а его и след простыл.

Для выражения моих чувств не годились даже самые изощренные ругательства. Оценив мое изумленное молчание, Чарльз сочувственно кивнул.

— Она поступила в высшей степени неблагоразумно, — подтвердил он.

— Неужели вы не могли остановить ее, предупредить?

Он с сожалением покачал головой.

— Я ничего не знал до вчерашнего дня, когда она в панике приехала в Эйнсфорд. Всем этим она занималась из своей квартиры в Оксфорде.

Мы переместились за столик, и впоследствии я не мог вспомнить вкус той камбалы.

— Зовут этого человека Николас Эш, — добавил Чарльз, когда мы пили кофе. — По крайней мере, он так назвался. — Он запнулся. — Мой поверенный считает, что было бы хорошо, если бы ты смог его найти.

Я вел машину в Кемптон механически, на автопилоте. Думы мои были полны Дженни.

Развод ничего не решил. Стерильное подведение итогов в безликом суде, на который мы оба не явились (детей нет, имущественных претензий нет, примирение невозможно, просьба удовлетворена, следующие!), оказалось не способно завершить эту главу нашей жизни и стало не точкой, а всего лишь рахитичной запятой. Смена семейного статуса не распахнула нам двери к подлинной свободе. Выздоровление после душевной катастрофы проходило долго и медленно, и справка о разводе помогла не больше, чем таблетка аспирина.

Когда-то мы заключали друг друга в страстные объятья. Нынче, при встрече, мы выпускали когти и терзали друг друга. Восемь лет прошли под знаком Дженни. Я любил ее, потерял и скорбел о потере. Несмотря ни на что, мои чувства к ней не остыли. До равнодушия было далеко.

Если я выручу ее, она отплатит мне лишь злобой. А если оставлю ее в беде, то сам себя поедом съем. И надо же было чертовой стерве так по-глупому вляпаться! — в бессильной ярости думал я.

Для буднего апрельского дня в Кемптоне собралось немало народу, хотя как обычно я мысленно посетовал, что чем ближе к Лондону расположен ипподром, тем хуже он посещается. Ставки-то горожане делать любят, а свежий воздух и лошадей — не очень.

Бирмингемский и манчестерский ипподромы давно уже пали жертвой этого равнодушия, а ливерпульский держался на плаву лишь благодаря знаменитым скачкам Грэнд-Нэшнл. Нынче лишь провинциальные ипподромы сохраняли способность трещать по швам, не в силах обеспечить программками всех желающих. Старые корни проросли глубоко и все еще исправно питали цветущую поросль.